ГРИГОРИЙ РАСПУТИН: УБИЙСТВО

«Место встречи изменить нельзя»

Местом убийства Г.Е. Распутина заговорщики избрали Юсуповский дворец, располагавшееся на набережной реки Мойки (№ 94).
Собственно «Юсуповским» он назвался с 1830 г., когда был приобретен одним из членов этой богатейшей в России семьи.
Заговор с целью убийства Царского Друга совпал с перестройкой интерьеров личных покоев молодого князя, осуществлявшихся по проекту архитектора А.Я. Белобородова (1886–1965), незадолго до этого отлично справившегося с такой же задачей в здании Кабинета ЕИВ и Аничковом Дворце.

«Для апартаментов молодых Юсуповых, – вспоминал А.Я. Белобородов, – был предназначен нижний этаж всего левого крыла дворца с отдельным входом и четырнадцатью окнами, выходящими на Мойку, и с соответствующими помещениями с окнами в сад. Исключительная задача устройства этих апартаментов зависела от многих причин. Прежде всего, личность и характер молодого Феликса Юсупова были совсем необычны, а от него зависели все решения. Княгиня иногда присутствовала в обсуждении возникавших вопросов или при предоставлении проектов, но ни разу не проронила ни слова […] При обсуждении будущих работ он давал полную волю полету своей фантазии, совершенно не считаясь ни с трудностью, ни с осуществимостью своих идей. […] При уборной Ирины Александровны, по желанию Юсупова, был спроектирован тайник для драгоценностей […] Другой, более обширный тайник, был устроен в библиотеке; в него попадали через маленькую дверь, скрытую за шкафом, который поворачивался вместе со всеми книгами. […] Много было причуд во всех апартаментах, но больше всего в той части, которая предназначалась для возможных приездов князя в периоды, когда княгиня отсутствовала и парадные апартаменты были закрыты. Здесь был целый лабиринт небольших помещений с винтовой лесенкой, спускавшейся в подземелье, которое должно было служить столовой. […] В его [князя Юсупова] натуре странно сочетались наивное ребячество с верой в собственное высокое предназначение…»

О подготовке помещения, в котором произошло убийство старца, А.Я. Белобородов написал особо, вставляя в текст страницы из своих дневников: «В период непосредственно предшествовавший роковой ночи убийства Распутина и в ближайшие дни после нее мне приходилось почти неотлучно находиться в Юсуповском дворце и по много часов проводить в обществе молодого князя». При этом архитектор подчеркивал ту «странную напряженную атмосферу, которой были проникнуты эти трагические дни».

В первых числах декабря 1916 г. князя Ф.Ф. Юсупова навестил его друг и подельник – Великий Князь Димитрий Павлович. «Его Императорское Высочество, – читаем в дневнике архитектора, – выражает желание посмотреть подземное помещение. Ряд зал, через которые мы проходим, как будто мало его интересуют. В подземелье он остается долго и внимательно его осматривает. Пристально смотрит на окна, выходящие на Мойку, помещенные в распалубках гранитных сводов. Единственный вопрос, который он задает мне: “Как закрываются окна на ночь. Нужно, чтобы были прочные, массивные, дубовые ставни”».
Несколько дней спустя дворец посещает художник А.Н. Бенуа. Его также почему-то особенно занимает «та часть апартаментов, которая образует как бы гарсоньерку молодого князя. Эта часть дворца, отделённая от прочих покоев, парадным входом […] После осмотра подземелья, поднимаясь по дубовым ступеням лесенки, Бенуа говорит мне: “Ну и нафантазировали же вы здесь, батенька, – это какой-то Рокамболь! Вот увидите, что-нибудь да произойдет здесь”».

В дневнике А.Н. Бенуа описано это посещение (24 ноября): «В 2 ч. […] у молодого Юсупова – смотреть новые личные его апартаменты […] Они в нижнем, надподвальном этаже по левую сторону от главного подъезда на Мойку. […] Под большим кабинетом помещается в подвале еще одна, еще не законченная отделкой большая сводчатая комната с окном – […] в уровень с мостовой улицы».
И вновь записи архитектора. (13 декабря): «Князь Юсупов говорит мне: “Андрей Яковлевич, послезавтра у меня собираются несколько друзей; я бы хотел их принять в нижней столовой; постарайтесь закончить в ней всё к вечеру этого дня. На другой день мы поедем с вами в Москву и оттуда в Архангельское».
(15 декабря): «С раннего утра кипит работа под землей. Еще недавно здесь был банальный погреб для угля. Теперь всё стало неузнаваемым. На квадратные плиты пола опираются могучие своды серого гранита. Сюда приносят старинную мебель массивного темного дуба; перед монументальным камином из темно-розового полированного гранита расстилаются шкуры белых медведей.
Мало мебели, мало предметов, но все они носят печать какого-то сложного и причудливого далекого прошлого.
Против камина в глубине закругленной части, образующей род апсиды, через раскрытые дверцы старинного “кабинета” вид на фантастическую перспективу разных колонок и их безконечные анфилады, отраженные маленькими зеркалами. Наверху – чаша, сделанная из страусового яйца в серебряной оправе. В распалубках, образующих род звезды в сферическом своде, – глубокие мягкие кресла и низкие столики, покрытые старинной парчой.
На полу медные сосуды причудливой формы с живыми растениями. В нише галереи, ведущей на винтовую лестницу, против одной из арок, отделяющих галерею от главного помещения, ставится шкаф резного черного дерева, увенчанный древним распятием из слоновой кости.
Весь этот день прошел в лихорадочной работе в подземелье».

15 декабря 1916 г., полночь. Встреча с князем, чтобы бросить последний взгляд на помещения, приготовленные к ночному приему: «Мне открывает большую парадную дверь старый швейцар в пышной ливрее, весь увешанный орденами и медалями.
– Их сиятельство просят вас пройти в нижнюю залу.
Через анфиладу личных парадных покоев молодого князя, слабо освещенных дежурными лампами, я спускаюсь вниз по маленькой винтовой лестнице из темного, почти черного дуба между оранжевыми стенами.
В комнате никого нет, и она слабо освещена; сажусь у стола ожидать прихода Юсупова. В полной тишине проходит несколько минут.
И вдруг я вздрагиваю от неожиданности, услышав голос князя из глубины апсиды: “Какое удивительное настроение в этой комнате, какая тишина и покой, как далеко, кажется, находимся мы здесь от всяческой мiрской суеты!”
О чем думал он и какие картины того, что должно было вот сейчас произойти здесь проходили перед его глазами, пока он сидел и молчал в кресле, скрытый от меня пилястрой апсиды?»
Хозяин был весь во власти предстоявшего…

Определенный интерес представляет дальнейшая судьба архитектора. В феврале 1920 г. А.Я. Белобородов по льду Финского залива из Петрограда бежал в Финляндию. Оттуда выехал в Англию. В Лондоне, по приглашению князя Ф.Ф. Юсупова, декорировал «Голубой бал», состоявшийся в Альберт-Холле в пользу беженцев из России. На балу блистала Анна Павлова.
Впоследствии по заказу балерины Александр Яковлевич составил проект театра на берегу «Лебединого озера» в ее имении Ivy House в лондонском предместье Хемпстеде.
Судя по всему, А.Я. Белобородов так и не завел семью, что в связи с привязанностью к нему князя Феликса наводит на некоторые мысли.

За границей Александр Яковлевич работал не только как архитектор. Он был известен как неплохой акварелист, график. С его гравюрами были изданы, например, книги небезызвестного французского посла в Петербурге Мориса Палеолога. Пожив в Париже, осенью 1934 г. он переехал в Рим, где остался до конца дней, приняв даже католичество. Там он и скончался 24 февраля 1965 года. Похоронили его на кладбище Тестаччо, близ пирамиды Цестия, недалеко от памятника Брюллову.

Окна квартиры Г.Е. Распутина (под балконом) в доме на улице Гороховой

«Приглашение на казнь»

Поздно вечером 16 декабря 1916 г. князь Ф.Ф. Юсупов позвонил в дверь квартиры Г.Е. Распутина на улице Гороховой.

Через некоторое время они вышли.

Григорий Ефимович в последний раз спустился по лестнице дома и вышел во двор.

Предстояло ехать в Юсуповский дворец на Мойке…

Дореволюционная открытка с видом Юсуповского дворца в Петербурге

А за рулем был врач-убийца…

На улице вышедших из дома Г.Е. Распутина и князя Ф.Ф. Юсупова ждал автомобиль. За рулем сидел врач С.С. Лазоверт.
Но какой именно это был автомобиль?
Данные об этом крайне противоречивы. Однако если принять в расчет (с известной, разумеется, долей осторожности) свидетельства участников убийства и поверить ее логикой событий, то более или менее верную картину установить, как нам кажется, возможно.
В литературе о Г.Е. Распутине часто приводят фотографии Великого Князя Димитрия Павловича на автомобиле, датированные 1913 годом.
На них он запечатлен на бельгийском автомобиле «Металлюржик» (Metallurgique 15/30 CV) модели 1912 г.

Машина была пятиместная, открытая. По последней причине вряд ли на ней приезжали на Гороховую за Г.Е. Распутиным. Князь Юсупов приехал вечером, выходили не через главный вход, а на открытом авто трудно было сохранить инкогнито.
Так что приехали на закрытом автомобиле. То, какой именно марки он был, установили буквально недавно. Согласно сохранившимся в справочниках сведениям, в 1913 г. у князей Юсуповых была как раз закрытая машина – Роллс-Ройс Ландоле мощностью 40 л.с., регистрационный номер 1947 (http://toro-toro-toro.livejournal.com/23119.html).

В то время как автомобили многих представителей русской знати были мобилизованы на военные нужды, князь Ф.Ф. Юсупов, благодаря своим родством с Императорской Фамилией, сохранил за собой авто.
Именно на этой английской машине преступники и повезли Царского Друга на убой.

Заметая следы совершенного преступления, убийцы имитировали отъезд якобы живого Г.Е. Распутина из Юсуповского дворца на Гороховую. Для этого был использован уже открытый автомобиль Великого Князя Димитрия Павловича, на котором он в тот день приехал на Мойку.

Заехав к себе во дворец, Великий Князь сменил автомобиль, возвратившись на Мойку уже на закрытой машине. Нужно было вывезти тело в заранее намеченное место. Для этого автомобиль должен был удовлетворять нескольким требованиям. Во-первых, надежно скрывать опасный груз от посторонних глаз. Во-вторых, не затруднять манипуляции с телом. В-третьих, не подлежать досмотру полицейских и патрулей. Вот, между прочим, почему машина князя Ф.Ф. Юсупова для этой акции не подходила. Он был родственником Государя, но все-таки не Великим Князем.
Что же касается удобства, то, как полагают знатоки ретро-автомобилей, этим требованиям вполне удовлетворял уже известный нам Роллс-Ройсе 40/50 Ландоле с легко открывавшейся задней частью кузова, благодаря чему можно было легко манипулировать телом на заднем сиденье.

16 декабря 1916 г. Последние слова, сказанные Г.Е. Распутиным своим духовным чадам, сохранившиеся в их памяти:
«– Когда меня они убьют, а они меня точно убьют […]
Он ласково улыбнулся, но на глазах у него были слезы.
– Я вас всех люблю во Христе и хотел бы никогда с вами не разлучаться, но может быть, скоро придется мне вас покинуть. […]
Бог правит всей нашей жизнью и всё, что бывает, то по Воле Его. Вот вы мне всё говорите: будь осторожным, но разве осторожность кого от смерти спасла? Истинный христианин не должен страшиться смерти, а идти навстречу ей, когда она приходит: раньше или позже, что делать! Но тот, кто хочет меня убить, должен быть хитер, как я, иначе не дерзнет, побоится не только людей, но и Бога, потому что я Его слуга, и Он отмстит за смерть мою... Убивающий – ничто, это, может быть, очень несчастный человек, ему когда-нибудь Бог простит... Но те, кто его подстрекают на убийство, уговаривают убить, работают во тьме, внушают ненависть – вот истинные преступники, они в ответе за все беды России! Если они меня теперь убьют – конец Царствованию Николая Второго! Преступление против слова Божия тяжко карается. […] Воля Божия, которая всем правит, а не куколки на ниточках, которые думают, что они всё творят, они сами часто не знают, что делать, чтобы совершить то, что хотят!»

Служителей той силы, которая управляла убийцами, Григорий Ефимович называл «братьями зла».

«Только бы десять лет мне пожить еще! – говорил он. – Всё можно было бы спасти... Царевич войдет в совершенные лета, здоровье Его улучшится, Он в Свой черед станет Императором... Война останется как страшный сон. Только немного терпения, немного милосердия, чтобы все стали счастливы! Бог благословит Россию... Я уеду на Афон молить Пресвятую Богородицу спасти и сохранить нас».

Убиение перед распятием. Клеймо житийной иконы мученика Григория Нового.
Музей «Наша эпоха». Москва

Убийство, превращенное в пытку…

Были готовы и убийцы. Они тщательно строили мизансцену…
«Помещение, расположенное под землей, – отмечал архитектор А.Я. Белобородов, – должно было, в случае приезда князя, служить столовой; в нее спускались по винтовой лестнице, на полпути которой был выход в боковой наружный двор, отделенный решеткой от набережной Мойки».
«Помещение, куда должен был вечером приехать Распутин, – писал хозяин-убийца, – расположенное в подвальном этаже дома, только что было отремонтировано. Предстояло обставить его так, чтобы оно производило впечатление обычной жилой комнаты и не возбудило у Распутина никаких подозрений: ему могло показаться странным, если бы его провели в неуютный и холодный подвал.
Приехав домой, я застал там обойщиков, натягивавших ковры и вешавших занавеси. Вновь отремонтированная комната была устроена в части винного подвала. Она была полутемная, мрачная, с гранитным полом, со стенами, облицованными серым камнем, и с низким сводчатым потолком. Два небольших узких окна, расположенных в уровень с землей, выходили на Мойку. Две невысокие арки делили помещение на две половины – одну более узкую, другую большую и широкую, предназначенную для столовой. Из узкой части комнаты входная дверь вела на лестницу, с первой площадки которой был выход во двор, а выше по ступенькам – ход в мой кабинет, находившийся в первом этаже дома.
Лестница, ведущая в кабинет, была неширокая, винтовая, из темного дерева. Входивший в новое помещение попадал сначала в узкую его половину. Здесь уже стояли в неглубоких нишах две большие китайские вазы из красного фарфора, которые необычайно красиво выделялись на мрачной серой облицовке стен, оживляя ее двумя яркими пятнами. Из кладовой принесли старинную мебель, и я занялся устройством столовой.
Как сейчас, я вижу пред собой до мелочей всю эту комнату. Резные, обтянутые потемневшей кожей стулья, шкафчики черного дерева с массой тайников и ящиков, массивные дубовые кресла с высокими спинками и кое-где небольшие столики, покрытые цветными тканями, а на них кубки из слоновой кости и различные предметы художественной работы. Особенно запомнился мне среди всех этих вещей один шкаф с инкрустациями, внутри которого был сделан целый лабиринт из зеркал и бронзовых колонок. На этом шкафу стояло старинное распятие из горного хрусталя и серебра итальянской работы XVII века.
В столовой был большой камин очаг из красного гранита, на нем несколько золоченых кубков, тарелки старинной майолики и скульптурная группа из черного дерева На полу лежал большой персидский ковер, а в углу, где стоял шкаф с лабиринтом и распятием, шкура огромного белого медведя. Посередине комнаты поставили стол, за которым должен был пить свой последний чай Григорий Распутин».

Присутствие в подвале распятия именно венецианской работы – деталь не случайная, можно даже сказать, знаковая. Венеция была разлита в воздухе. Князь Юсупов пытался играть роль, что отмечали многие очевидцы.
Из дневника А.Н. Бенуа (24.11.1916): «Феликс II вообще позирует на какого-то итальянского принчипе эпохи Возрождения. Скажем, на Чезаре Борджиа. Подымаясь по узкой лесенке, ведущей из этого подвала в переднюю его личных покоев, я шутя сказал: “Voila un excellent scenarium pour un drame de cinema” [“Вот превосходный сценарий для кинодрамы” (фр.)], на что он с улыбкой Джоконды на устах проронил: “Pourquoi pas?” [“Почему бы нет?” (фр.)], как бы намекая на наш разговор у Горчаковых» 16 ноября, на котором он «в крайнем возбуждении» говорил о необходимости «убрать» Г.Е. Распутина. И всё-таки (18/31.12.1916): «…Своими инстинктами, лицом, манерами он походит скорее на героя “Дориана Грея”, чем на Брута или Лорензаччо».
Вечером того же дня у французского посла М. Палеолога, смотревшего в Мариинском театре балет «Спящая красавица» произошел разговор на ту же тему с советником итальянского посольства графом Нани Мочениго, заявившим:
«– Ну, что же, господин посол, мы, значит, вернулись к временам Борджиа?.. Не напоминает ли вам вчерашний ужин знаменитый пир в Синигалья?
– Аналогия отдаленная. Тут не только разница в эпохе: тут, главным образом, разница цивилизаций и характеров. По коварству и вероломству вчерашнее покушение, безспорно, достойно сатанинского Цезаря. Но это не belissimo inganno. Не всякому дано величие в сладострастии и преступлении».
И в другом месте: «Изобретшие этот зловещий эпилог имеют предтечу в итальянском средневековье, ибо воображение человеческое не обновляет безконечно форм выражения своих страстей и стремлений». М. Палеолог знал толк в том, о чем говорил. Тот же А.Н. Бенуа, часто общавшийся с ним в дни перед убийством Г.Е. Распутина, с удивлением отметил у этого дипломата какой-то «культ Венеции».

Сравните в связи с этим характеристику князя Ф.Ф. Юсупова и его действий в «Записках» Великого Князя Николая Михайловича, как известно, сочувственно относившегося к самому убийству: «Сознаюсь, что даже писать все это тяжело, так как напоминает […] средневековое убийство в Италии!!»; «Итальянцы XIV или XV столетия могли бы гордиться таким экземпляром, а я недоумеваю и, откровенно говоря, скорблю, так как он – муж моей племянницы».
Схожим образом думал и последний министр внутренних дел Российской Империи А.Д. Протопопов, курировавший, как известно, дело об убийстве Распутина: «Это не просто убийство, – воскликнул Протопопов, – это итальянская мафия, в которой участвовали озлобленные люди, превратившие убийство в пытку. Распутина живьем топили в реке. Его ранили – я не знаю, как происходило дело во дворце Юсупова, – а затем связанного по рукам и ногам, бившегося в автомобиле везли через весь город, чтобы бросить в прорубь. Шарлотта Кордэ нанесла сразу свой удар – это было политическое убийство. Здесь же какое-то мрачное дело мщения, какая-то мафия в полном смысле слова…»
Образно и весьма точно написала об этом поэт и ученый Н.А. Ганина: «Род Юсуповых: от римского вельможи (князя Николая Борисовича Юсупова) до итальянского убийцы (князя Феликса). Закономерно, и couleur locale, или же spiritus loci: Москва – Третий Рим, Санкт-Петербург – Венеция.
Убийство Григория Распутина – Венеция, несмотря на зиму: исчезающая красавица – дворец, ночной пир (пусть тайный) – вода. (Русская Венеция: в прорубь под лед).
Дворец Юсуповых той ночью: отравленный торт. Завитки, волны, яд – Венеция.
…Но Санкт-Петербург – не Венеция, и потому ничто не проходит даром…»

Морис Палеолог. 1914 г.

Из румын – в греки. Далее везде…

Тут кстати будет сказать несколько слов о человеке, чье имя неоднократно попадалось нам в связи с убийством Г.Е. Распутина – французском после при Русском Дворе Жорже Морисе Палеологе (1859–1944).
Участие его в этом деле не случайно. Отбросив проистекавшую из занимаемой им должности «естественную» ангажированность, заметим, что было и еще нечто…
Тот же присущий ему «культ Венеции», к примеру. Понимание им этого предмета отнюдь не случайность или дань образованного человека кульуре. Оно проистекало из его происхождения…
Обычно пишут (чему способствовал и сам дипломат) о его кровном родстве с Ромейскими Василевсами, на что, мол, указывает и сама его фамилия.
Но было ли так на самом деле?
Достоверно известно, что отец посла Александр Палеолог прибыл на новую родину, во Францию (где и родился Морис) вскоре после его участия в 1848 г. в покушении на жизнь Господаря Валахии Георге Димитрие Бибеску (1804†1873). Он был одним из трех молодых людей, пытавшихся застрелить Князя во время прогулки по городу. Пули цели не достигли и незадачливый цареубийца вынужден был поспешно бежать в отечество революционеров всего мiра – Париж. Там он в 1851 г. женился на Frédérique de Ridder, получившей вскоре известность, как отличный музыкант, благодаря чему их дом посещали многие деятели искусства. Тогда же валашский революционер сменил звучащую на румынский лад фамилию «Палеологу» на более благородную «Палеолог».
Заметим, что сама эта фамилия, бытовавшая в Валашском и Молдавском княжествах среди боярских семей фанариотов-греков, не имела отношения к настоящим Палеологам. Всё это были самозванцы и авантюристы, пытавшие таким образом обосновать свои притязания на власть. Этот факт неоднократно, начиная еще с конца XVII века, устанавливался европейскими знатоками генеалогии.
Однако и эта фамилия имела к отцу французского дипломата весьма косвенное касательство. Дело в том, что, как это было установлено современными румынскими исследователями, Александру Палеологу был одним из трех незаконнорожденных детей Елизаветы Вэкэреску, принадлежавшей к одной из старейших валашских боярских семей. Мать ее, Зоя Вэкэреску прикрыла грех дочери, дав ее детям свою девичью фамилию – Палеологу (Djuvara N. Între Orient şi Occident. Ţările române la începutul epocii moderne, Bucureşti. 1995. P. 131-132).
По некоторым данным, отцом ребенка был один из представителей рода Болиако, греко-еврейско-итальянского происхождения. Таким образом, известный румынский поэт Цезарь Болиак (1813–1881), крайний русофоб и одновременно участник революции 1848 г. в Валашском княжестве, приходился революционеру-террористу Александру Палеологу ближайшим родственником.
Что касается сына Александра – Мориса Палеолога, то он, получив в университете специализацию по правоведению, в 1880 г. был принят на службу в Министерство иностранных дел Франции, где последовательно занимал должности секретаря посольств в Танжере, Марокко, Пекине и Риме. В 1893-1907 гг. он работал в центральном аппарате МИДа. Следующие три года он был послом в Болгарии, а затем в течение двух лет (1912-1914 гг.) вновь был отозван в аппарат МИДа, где возглавлял уже политический департамент. Только после того, как он прошел всю эту тщательную огранку, его смогли наконец в январе 1914 г. отправить в Петербург. На посту посла он пробыл там вплоть до июля 1917 г.

Мориса Палеолога не зря называют «одним из великих мастеров франко-русского альянса». Именно он был одним из главных действующих лиц, способствовавших вовлечению России в войну. Именно он оказывал сильное давление на Российское Правительство с целью активизации русских армий в интересах Франции. Для осуществления этих целей он обзавелся широкими знакомствами в столичных аристократических, правительственных и общественных кругах. Исходя из сказанного, понятно, что он не мог остаться в стороне от заговора, целью которого было физическое устранение Царского Друга.

Даже оставив в 1917 г. Петроград, Палеолог продолжал заниматься русскими делами, играя одну из ключевых ролей в подготовке военной интервенции против Советской России. Последним его дипломатическим поручением было участие в подписании 10 августа 1920 г. Севрского мирного договора.

  

М. Палеолог в последние годы жизни.

В следующем году Морис Палеолог вышел в отставку, занявшись писательской деятельностью. В 1928 г. (после двух неудачных попыток) его избрали пожизненным членом Французской академии. Скончался «безсмертный» в ноябре 1944 г., вскоре после освобождения Парижа от немецкой оккупации.

Запечатлено на снимках

Преступление сопровождалось патриотической американской национальной песенкой «Yankee Doodle». Пластинку с ней всё играли и играли на граммофоне в кабинете.

В Юсуповском дворце на Мойке – Старец,
С отравленным пирожным в животе,
Простреленный, грозит убийце пальцем:
«Феликс, Феликс! Царице всё скажу…»

                        Максимилиан Волошин. Россия (1924).

Место мученичества уже в наши дни превратили в музейное шоу «Григорий Распутин: страницы жизни и смерти». Действующими его лицами – по европейско-американским стандартам – являются восковые фигуры старца и его убийц, всё продолжающих совершать свой «патриотический акт».
Однако, справедливости ради, нужно заметить, что первым устроил это хозяин дома.
Сестра Великого Князя-убийцы так описывала зрелище, которое устраивал для своих избранных гостей князь Ф.Ф. Юсупов, пусть и недолгое время – между февральским и октябрьским переворотами 1917 г.: «Он не только посвящал всякого любопытствующего в подробности той ужасной ночи, но еще и читал публично свои записки о происшедшем. В своем дворце в Петрограде он сохранил комнату в подвале точно в таком виде, какой она была в ночь убийства. Своим трепещущим от ужаса поклонницам он любил демонстрировать шкуру белого медведя на полу, тогда якобы всю пропитанную кровью старца. К счастью, никаких пятен на ней не было, когда меня, не ведавшую, в какое место я попала, в этом самом подвале потчевали ужином за тем самым столом, где хозяин пытался отравить своего жертвенного [sic!] гостя».
Позаботились убийцы и о вещественных доказательствах своего преступления. Сохранился секретный документ: адресованный директору Департамента полиции рапорт от 22 февраля 1917 г. о результатах обыска на квартире секретаря Юсупова поручика 308-й Петроградской дружины Леонида Рамбура: «В результате обыска были обнаружены фотографии мертвого тела Григория Распутина и ключ от депозитного ящика № 912 в Азовско-Донском банке».
Председателем правления и директором-распорядителем Азовского-Донского банка, основанного в 1877 г. Яковом Поляковым, в описываемое время был кадет и масон Борис Абрамович Каменка (1855–1942). Что касается фиксации преступления, то тут на память приходят глухие свидетельства о кино- и фотосъемке, производившейся во время цареубийства в Екатеринбурге. То и другое, наверняка, до сих пор хранится в сверхсекретных архивах духовных (а, может, даже и кровных) организаторов этих преступных изуверных актов. Так, падчерица поэта Арсения Тарковского вспоминала, как однажды, еще до войны, в дом ее отчима пришел один из его знакомых (Юрий Никандрович Верховский, «из бывших») и принес несколько фотографий Г.Е. Распутина (как говорили, «из архива»). Автору мемуаров запомнилась одна из них: «лестница, покрытая ковром, на нижних ступеньках, вниз головой, лежит мужчина в луже крови».
Другим важным документом является т.н. «Полицейский альбом», хранящийся ныне в Государственном музее политической истории России в Петербурге.

Само название экспоната, зафиксированное ныне во многих исследованиях, является, по крайней мере, большой натяжкой, если вообще не фальсификацией, совершающейся при попустительстве нынешних его хранителей. Ни одна из сохранившихся в нем надписей такой атрибуции не подтверждает.
Более того, в имеющихся подписях, сделанных по старой орфографии, во всех (!) случаях, когда приводится дата, год указан неверно: 1917-й, вместо правильного 1916-го. Вряд ли такую ошибку мог допустить профессиональный чиновник полицейского ведомства.
Темно и само происхождение альбома, о чем работники музея лишний раз стараются не поминать.

Дело в том, что альбом поступил туда не из какого-либо государственного учреждения, как это можно было бы предположить, а по почте, причем в конце 1950-х годов. Прислал его некий В.И. Афонин из … города Грозного. Бывшее при альбоме сопроводительное письмо, как утверждают в музее, затерялось.
Все эти факты не могут не вызывать сильных сомнений.
Кроме того, даже самый поверхностный осмотр альбома вызывает вопросы. Так мой доверенный человек, имевший доступ всего лишь к сканам на компьютере, писал мне: «Последняя страница сильно изуродована и нет уверенности, что это последняя страница».
Сами драконовские меры руководства музея, закрывшего по существу доступ исследователям к документу (о чем мы уже писали; см.: http://sergey-v-fomin.livejournal.com/43817.html ), также не могут не вызывать вполне обоснованных подозрений.
Интересно, что несколько фотографий, имеющихся в этом альбоме, совершенно независимо от него, оказались в собрании Центрального Государственного архива кинофотофонодокументов в Петербурге. (Далее эти случаи мы будем отмечать особо.)
Кто же мог быть автором фотографий этого альбома?
Совершенно очевидный ответ: полицейский фотограф. Однако в последнее время нам стали известны факты, которые могут пролить дополнительный свет на это. Имеем в виду историю, рассказанную в воспоминаниях кинооператора дореволюционной московской фирмы «Торговый дом А. Штерн и Ко» Ивана Фролова. По его словам, с ним, совершенно неожиданно (по случаю тяжелой болезни друга) очутившимся в декабре 1916 г. в Петрограде, связался А.О. Дранков (1886–1949), один из пионеров отечественного кинематографа, глава Акционерного общества «А. Дранков и Ко»
Александр Осипович (или, как его действительно звали, Абрам Иосифович) был известнейшим в Петербурге фотографом, удостоившимся даже звания «Поставщика Двора Его Императорского Величества». Под его эгидой было образовано до полусотни «электрофотографий». Он становится фотокорреспондентом лондонской газет «Таймс», парижской «Иллюстрасьон», получает аккредитацию при Государственной думе. С 1907 г. он занялся кинопроизводством.

  Александр Осипович Дранков

В 1920 г. А.О. Дранков оставляет Россию. Сначала в Константинополе он организует увековеченные в «Беге» Михаила Булгакова тараканьи бега, в 1922 г. перебирается в США, где, приобретя киноустановку, организовывал демонстрацию кино в русских общинах. В 1927 г. он попытался снять фильм о взаимоотношениях Императора Николая II и балерины Матильды Кшесинской, завершившийся крахом. Скончался он в Сан-Франциско на 63-м году жизни от инфаркта.
В разговоре с И. Фроловым в декабре 1916 г. А.О. Дранков заявил, что «получил разрешение на киносъемку». «В первый день, – вспоминал Иван Фролов, – мы произвели короткую съемку. Тело Распутина из-подо льда извлекли (его нашли вблизи Петровского моста) и перенесли в деревянный сарай, находившийся на берегу. Вскоре туда был доставлен гроб. Дранкову и мне приказали сфотографировать мертвого Распутина, сначала в одежде, потом раздетого. Дранков снимал своей фоторепортерской камерой, а я – киноаппаратом. После наших съемок гроб с телом Распутина опечатали и отправили для вскрытия.
К нам подошел чиновник Министерства внутренних дел и передал приказание министра Протопопова: сдать все кино- и фотосъемки немедленно, прямо в кассетах и в непроявленном виде. Дранков сразу вручил ему шесть кассет со снятыми пластинками. Мне тоже пришлось извлечь кассету со снятой пленкой и вручить ее чиновнику. Ни одного из сделанных нами снимков не увидели не только зрители, но и мы сами.
А на завтра мы […] снимали те места, где в ночь на семнадцатое декабря проходил живой Распутин, где волокли его уже убитого. Сняли мы днем на Гороховой улице, где проживал “Наш Друг” […] Потом произвели съемку дома и двора князя Юсупова, на Мойке […]
Мы снимали всё, что можно было зафиксировать на пленку: следы крови на перилах лестницы, в вестибюле и во дворе, по которому волокли Распутина.
Зрители увидели потом на экране двух городовых, дежуривших возле дома Юсуповых и услыхавших выстрел в ночь убийства, прорубь у Петровского моста, откуда был извлечен труп, сарай, в котором он лежал мертвый.
Снимали мы и Петровский мост, с которого сбросили Распутина…»

Кровь на ступеньках…

Маленькая дверь по центру восточной стены со двора дома № 92.

За дверью находилась небольшая площадка узкой лестницы.

Шесть ступеней вверх вели в кабинет с окнами во двор и на канал.

Несколько ступеней вниз – в комнату под сводами.

Маленькие окошки этого полуподвального помещения находились чуть ли не под потолком и выходили на улицу почти у самого тротуара.

Мощеный внутренний двор с деревянной оградой и тремя двойными воротами.

«Вид дверцы и следы крови». Первая часть снимка.
Государственный музей политической истории России в Петербурге

«Вид дверцы и следы крови». Вторая часть снимка.
Государственный музей политической истории России в Петербурге

«Вид дверцы и следы крови». Полный вид предыдущего снимка

Дня через два после убийства художник А.Н. Бенуа зафиксировал в своем дневнике рассказ дворника князей Касаткиных, живших по соседству с Юсуповским дворцом. «…Видел труп Распутина лежащим на пороге той маленькой двери, которая ведет из личных (новых) апартаментов молодого Феликса в открытый на Мойку двор. – В 4 часа, как и следовало ожидать».

Пользуясь случаем, мы еще раз благодарим архимандрита Тихона (Затёкина) за возможность использовать фотографии из изданных им альбомов, посвященных Верхотурской обители и связям с нею Г.Е. Распутина.

Ввержение в полынью. Клеймо житийной иконы мученика Григория Нового.
Музей «Наша эпоха». Москва

Ввержение в промоину

Ранним утром 17 декабря 1916 г. «изверги» (определение Государя Николая II) привезли тело Г.Е. Распутина к Большому Петровскому мосту, соединявшему Петровский остров с Крестовским, и сбросили его в промоину у одного из быков.
Об автомобиле, на котором убийцы привезли тело Г.Е. Распутина к Петровскому мосту, см.: http://sergey-v-fomin.livejournal.com/46138.html

…подо льдом, подо льдом
Мёртвым его утопили в проруби,
И мёрзлая вода отмывает с трудом
Запачканную кровью бороду.

Под глазами глубокие синие круги,
Полощется во рту вода сердитая,
И тупо блестят лакированные сапоги
На окоченелых ногах убитого.

Он бьётся, скрючившись, лбом об лёд,
Как будто в реке мёртвому холодно,
Как будто он на помощь Царицу зовёт
Или обещает за спасенье золото.

Власть и золото, давшиеся ему,
Как Божий подарок! или всё роздано,
И никто не пустит в ледяную тюрьму
Хоть струйку сибирского родного воздуха?

                                       Леонид Каннегиссер. 1916 г.

План места обнаружения тела Г.Е. Распутина из газеты «Новое время» 1916 г.

Поиски тела

«…Брошен с моста у Крестовского», – так определяли место сокрытия тела в Царской Семье (запись в дневнике Великой Княжны Ольги Николаевны).
Соединенный с ним мостом Петровский остров находится между Малой Невой, Ждановкой, Малой Невкой и Финским заливом, неподалеку от Васильевского острова.

Петровский дворец, присутствующий на плане, фигурирует на нем не как реальное, а, скорее, мемориальное место. Деревянное его здание, возведенное в 1767-1768 г. А. Ринальди, сгорело 23 июля 1912 г.

Трехэтажный летний дворец князей Белосельских-Белозерских, возведенный в 1846-1847 гг архитектором А.И. Штакеншнейдером, с 1884 г. принадлежал Великому Князю Сергею Александровичу. (У того же владельца был приобретен петербургский дворец, прешедший Димитрию Павловичу, в котором размещался английский госпиталь.) После убийства Сергея Александровича в 1905 г. этот загородный дворец, также как и столичный, перешел во владение Великой Княгини Елизаветы Феодоровны. С уходом ее в монастырь владение это, как и прочая столичная недвижимость, скорее всего, также использовался Великим Князем Димитрием Павловичем. Во всяком случае, место это ему было хорошо известно.
Памятно оно было и его подельнику. Дело в том, что именно на лужайке этого имения 22 июня 1908 г. был убит на дуэли брат Феликса – Н.Ф. Юсупов. Событие, делавшее Феликса единственным наследником несметных юсуповских богатств. Вся эта история подробно описана в мемуарах М.Е. Головиной, опубликованных в нашей книге «Дорогой наш Отец» (М. 2012), и в комментариях к ней.

Графиня М.А. фон Гейден в последние годы жизни

Таким образом, выбор убийцами для сокрытия тела Г.Е. Распутина Крестовского острова вряд ли случаен. В 1941 г. дворец князей Белосельских-Белозерских был уничтожен немецкой авиацией. Существующее в настоящее время здание – новодел.

Дворец князей Белосельских-Белозерских. Дореволюционное фото и современный снимок новодела сгоревшего здания

Более значимым в связи с поисками тела Григория Ефимовича местом было Убежище для престарелых сценических деятелей памяти Императора Александра III, располагавшееся по адресу: Петровский проспект, дом 13. Именно сюда приезжал министр внутренних дел А.Д. Протопопов.

Это учреждение (ныне Дом ветеранов сцены) было основано в 1896 г. русской актрисой М.Г. Савиной. Двухэтажное каменное здание на берегу реки Малая Невка было построено для него в 1900-1902 г. архитектором М.Ф. Гейслером. Впоследствии оно получило название «Савинский корпус».

В 1907 г. расширили и надстроили вторым этажом также и деревянный корпус, в котором находился Приют для сирот и неимущих детей сценических деятелей. При нем был храм Святителя Николая.

Дополнительные подробности о местности см.: http://sergey-v-fomin.livejournal.com/17924.html

План четвертого полицейского участка Петроградской части столицы Российской Империи с обозначением Петровского моста

Заглавный лист второго раздела «Полицейского альбома».
Государственный музей политической истории России в Петербурге

«Следы крови на балке». Снимок из альбома.
Государственный музей политической истории России в Петербурге

Полынья у быка Большого Петровского моста. В такую же промоину было брошено тело старца

Большой Петровский мост. Слева здание Убежища престарелых сценических деятелей. Фото 1917 г.

Бык Большого Петровского моста, на котором был обнаружен ботик Г.Е. Распутина. Зарисовка в блокноте надзирателя сыскной полиции Михайлова

Справка полицейского Михайлова о найденном им резиновом ботике, который, как выяснилось, принадлежал Г.Е. Распутину.
Этот и предыдущий документы, опубликованные в журнале «Огонек» (1927. № 2), хранились в Архиве Октябрьской революции (Москва). Ныне Государственный архив Российской Федерации

«Следы автомобильных шин». Полицейские и следственные чины на Большом Петровском мосту. 18 декабря 1916 г. Снимок из альбома. Государственный музей политической истории России в Петербурге

«Вид полыньи». Снимок из альбома.
Государственный музей политической истории России в Петербурге

«Место, где обнаружены следы крови». Справа у перил моста щит с надписью «Не бросать якорей. Электрический кабель». Снимок из альбома. Государственный музей политической истории России в Петербурге

Указатель ныне уже не существующего Петровского моста

Следы крови на Большом Петровском мосту. «То же место (вид сверху)». Снимок из альбома. Государственный музей политической истории России в Петербурге

Петровский мост незадолго до разборки. Слева в реке – быки старого моста. На берегу хорошо виден «Саввинский корпус» Дома ветеранов сцены

Благодарим архимандрита Тихона (Затёкина) за возможность использовать фотографии из изданных им альбомов, посвященных Верхотурской обители и связям с нею Г.Е. Распутина.

«Общий вид местности у Петровского моста». Основная часть панорамного снимка.
Государственный музей политической истории России в Петербурге

Наконец нашли!

Тело Г.Е. Распутина было обнаружено утром 19 декабря 1916 г.

Сразу же после извлечения тела Г.Е. Распутина из промоины, согласно безпристрастным отчетам полиции, множество людей устремилось к реке, черпая воду из того места, где старец принял мученическую кончину. Эту воду разносили как святыню по домам.
Так начиналось народное почитание Царского Друга, обнаружившееся сразу же после его мученической кончины!

Народное почитание мученика Григория подтверждал даже один из его убийц – В.М. Пуришкевич. Согласно записи, обнаруженной уже после его смерти, к месту обнаружения тела Г.Е. Распутина в Малой Невке сразу же «стали стекаться целыми вереницами, главным образом женщины, начиная с самых верхов и кончая низами с кувшинами и бутылками в руках, чтобы запастись “освященной” распутинскими останками невской водой».

Кинооператор Иван Фролов, проводивший киносъемку, в своих написанных уже в советское время воспоминаниях, сообщал, что, снимая прорубь у Петровского моста, он стал свидетелм «паломничества… к месту обнаружения трупа». Люди, по его словам, «негодовали. Раздались выкрики: “Это кощунство! Здесь пролилась святая кровь старца… А они станут это показывать в синематографе всякой черни, которая будет улюлюкать… Не позволим ему снимать… Гоните его!” Подоспевшие на помощь мастеровые люди помогли нам выбраться из круга агрессивно настроенных поклонниц святого старца. Взвалив камеру на пролетку, где сидел уже Дранков, мы уехали прочь».

Газета «Вечернее время» 19 декабря сообщала: «Сегодня вся местность в районе Петровского моста на Малой Невке была окружена значительным нарядом полиции. В исходе девятого часа утра к Петровскому мосту прибыл прокурор судебной палаты [С.В.] Завадский [1871†1935], судебный следователь по особо важным делам [В.Н.] Середа [1877†1920], петроградский градоначальник генерал-майор [А.П.] Балк [1866†1957], начальник охранного отделения генерал-майор [К.И.] Глобачев [1870†1941], начальник сыскной полиции А.А. Кирпичников, управляющий речной полицией генерал-лейтенант [А.Н.] Наумов и полицмейстер 4-го отделения генерал-майор В.Ф. Галле [1862†?]. Искали тело убитого, о котором вчера было напечатано сообщение и часть одежды которого и следы крови были найдены на перилах и быке Петровского моста.
По данным, добытым на месте, труп был обнаружен при следующих обстоятельствах. Один из старших городовых речной полиции, которому неоднократно приходилось на своей практике извлекать из воды утопленников, решил, что убитый далеко унесен течением быть не может. Обходя барки, стоявшие от моста в 30 саженях, он, пройдя затем к концу проруби, заметил, что под льдиной виднеется какая-то масса. Прорубив эту льдину городовой извлек труп, сильно обезображенный. На трупе имеются две раны, одна в груди, другая на голове.

Извлеченный труп был отнесен на берег. Труп был опознан. Присутствовавший тут же полицейский врач Петроградской части, осмотрев труп, обнаружил две огнестрельные раны. Лицо обезображено. Ноги крепко связаны веревкой. Задняя часть воротника шубы оторвана. Немедленно же о находке трупа прибывшим к этому времени директором Департамента полиции было сообщено министру внутренних дел А.Д. Протопопову и Председателю Совета Министров А.Ф. Трепову. В момент извлечения трупа фотографом сыскной полиции был сделан снимок. На протоколе об извлечении трупа и опознания его имеются подписи директора Департамента полиции, начальника Охранного отделения и находившихся здесь двух понятых».

По некоторым сведениям, по распоряжению Государыни, с найденного тела был сделан рисунок.

Освидетельствование тела Г.Е. Распутина произвел прибывший на берег Малой Невки 19 декабря в 12.30 судебный следователь по важнейшим делам Петроградского окружного суда действительный статский советник Виктор Николаевич Середа.

Панорама Чесменской военной богадельни с Московского шоссе. Рисунок 1840-х гг.

В Чесменской богадельне

19 декабря к вечеру тело Г.Е. Распутина перевезли в Чесменскую богадельню, расположенную в 5 километрах от Петрограда на Царскосельском тракте.

Два жандарма проводят по городу
Лошадь с прахом твоим в поводу.
И бредут за санями вдовицами
Мать-Царица и трое Княжон...

                         Дмитрий Кедрин. Распутин.

Ничего этого в действительности, конечно, не было, но определенное настроение тут передано верно…

Местность эта отошла к России при Петре Великом по итогам Северной войны и называлась когда-то Кикерики (что в переводе с финского означало Лягушачье болото).
Именно здесь по повелению Императрицы Екатерины Великой в 1774-1777 г. архитектор Ю.М. Фельтен построил Императорский путевой дворец. Все его здания вместе с храмом Рождества Иоанна Предтечи были построены в готическом стиле по образцу средневековых английских замков. В 1780 г. дворец получил имя Чесменского, в честь 10-й годовщины знаменитой победы Русского Флота. В круглом зале второго этажа собиралась Кавалерская дума учрежденного 26 ноября 1796 г. Екатериной II Военного ордена святого Георгия. Именно здесь награждали Суворова и Кутузова.

В 1831-1836 гг. Чесменский путевой дворец был переделан под богадельню для военных инвалидов – ветеранов Отечественной войны 1812 г. Перестройку осуществил архитектор А.Е. Штауберт.

Первоначально учреждение было рассчитано на 400 нижних чинов и 16 офицеров. Открытие богадельни произошло 27 июня 1836 г. – в годовщину Полтавского сражения. Впоследствии ей было присвоено имя Николаевской.

В июне 1919 г. остававшихся чесменских инвалидов перевели в другие богадельни Петрограда. Тут же устроили первый в стране лагерь принудительных работ. Одни из его узников был знакомый Г.Е. Распутина – врач тибетской медицины П.А. Бадмаев.

Замерзшее на берегу Малой Невки тело Г.Е. Распутина перед вскрытием нужно было отогреть. В мертвецкой богадельни было достаточно холодно. Вот почему решено было водворить его на время в одной из часовен, принадлежавших богадельне. Часовен было несколько.

Однако для указанной цели подходила только одна из них, отапливаемая печкой-голландкой. Все остальные были холодные. Да и местоположение у нее было подходящее – на Чесменском воинском кладбище.

Проект кладбищенской часовни, в которой 19-20 декабря 1916 г. находилось тело Г.Е. Распутина. 1837 г. На плане хорошо читается печка-голландка, находившаяся в северо-восточном углу часовни

Чесменское воинское кладбище возникло в 1836 г. рядом с храмом Рождества Иоанна Предтечи. На нем хоронили ветеранов Русской Армии, призреваемых в богадельне. Это были герои Суворовских и Кутузовских походов и других войн, которые вела Россия. Во время Великой Отечественной войны прежние захоронения были полностью уничтожены. На их месте хоронили бойцов 42-й армии, защищавших город от немцев.

В 1920-х гг., одновременно со всеми остальными часовнями богадельни была уничтожена и кладбищенская, построенная в 1837 г., в которой 19-20 декабря 1916 г. находилось тело Г.Е. Распутина. В свое время нам удалось найти план этой часовни. Историю обретения этого документа см. на одном из предыдущих наших постов: http://sergey-v-fomin.livejournal.com/44341.html

Стояла же она как раз на том месте, где сначала стоял памятный знак, сообщающий о похороненных тут защитниках города на Неве, а позднее, 7 мая 2003 г. был поставлен крест с прикрепленной к нему доской с надписью: «Вечная память павшим во имя России в период: Отечественной войны 1812, Русско-турецких войн 1828-1829, 1877-1878, Крымской кампании 1853-1855, Русско-японской войны 1904-1905, Первой мiровой войны 1914-1918, Великой Отечественной войны 1941-1945».

Заглавный лист четвертого заключительного раздела «Полицейского альбома».
Государственный музей политической истории России в Петербурге

Для проведения вскрытия Г.Е. Распутина, с ведома Государыни, а скорее всего и по Ее воле, был назначен прозектор Императорской Военно-медицинской академии, профессор кафедры судебной медицины Д.П. Косоротова (1856†1925).


          
              Профессор Д.П. Косоротов

Дело было не только в том, что Дмитрий Петрович считался одним из самых высококвалифицированных судебно-медицинских экспертов России. Как известно, он был экспертом на процессе Бейлиса 1913 г. (Примечательны также и другие параллели: экспертом защиты на том же суде в Киеве выступал профессор В.М. Бехтерев, который впоследствии, используя свой профессиональный авторитет, распространял клевету о Г.Е. Распутине, Императрице и, наконец, Сталине.; а также и тот факт, что одним из защитников Бейлиса был В.А. Маклаков – масонский куратор убийства Царского Друга.)

Таким образом, назначение для вскрытия в 1916 г. тела Г.Е. Распутина именно профессора Д.П. Косоротова можно рассматривать исключительно в связи с предполагаемым (на основании первичного освидетельствования тела и других следственных материалов) характером убийства Царского Друга.
Вскрытие началось поздно вечером 20 декабря в часовне. Длилось оно несколько часов. Присутствовало на нем 14 человек. Кто были все эти люди точно неизвестно. Подлинный акт вскрытия, хранившийся в Военно-медицинской академии, безследно пропал в 1930-х годах (Подопригора Б. Смерть в альбоме // Невское время. СПб. 2007. 26 декабря). Всё, на что опираются нынешние исследователи, это опубликованные прессой (!) после февральского переворота 1917 г. неизвестного происхождения «документы» и интервью тогда же взятые у профессора весьма сомнительной достоверности. В них содержатся совершенно непримиримые противоречия с показаниями министра внутренних дел А.Д. Протопопова и свидетельствами, содержащимися в воспоминаниях А.А. Вырубовой, достоверность информации которых совершенно несомненна.
Профессору Д.П. Косоротову не простили его экспертиз (и по делу Бейлиса, и по убийству Царского Друга). В 1925 г. его расстреляли органы ОГПУ.
Снятые с тела Г.Е. Распутина голубая, расшитая желтыми цветами, рубаха и надетая под ней белая рубашка, а также золотой крест на золотой цепочке, браслет из золота и платины с Императорским Вензелем, Царской Короной и Двуглавым Орлом – всё это, по требованию из Александровского Дворца, было препровождено туда 28 декабря 1916 г.

Опрятывала тело Григория Ефимовича Акилина Никитична Лаптинская. В связи с этим 19 декабря она встречалась с Государыней. Именно тогда было решено похоронить Г.Е. Распутина в Царском Селе в строящемся храме Преподобного Серафима Саровского при лазарете А.А. Вырубовой.

Благодарим архимандрита Тихона (Затёкина) за возможность использовать фотографии из изданных им альбомов, посвященных Верхотурской обители и связям с нею Г.Е. Распутина.

Иконостас храма Рождества Христова при Чесменском инвалидном доме, в котором отпевали Григория Распутина. 1910-е гг. Фото Я. Штейнберга

Отпевание

Отпевание Г.Е. Распутина произошло ранним утром 21 декабря 1916 г. в домовом храме Чесменской богадельни.

Отдельно стоящий храм Рождества Иоанна Предтечи был холодным, летним.

Зимний домовый храм Рождества Христова был освящен еще 11 декабря 1811 г. Храмовая утварь происходила из бывшей походной церкви Царя Алексея Михайловича и Императора Петра I. Образы из иконостасов походных церквей Русских Царей были вышиты золотом, серебром и разли¬ными шелками еще при Царе Феодоре Иоанновиче в 1590 г. Справа от царских врат находилась икона вмч. Феодора Стратилата и вмц. Ирины (в па¬мять о Царе Феодоре Иоанновиче и его супруге); слева – Тихвинской иконы Божией Матери и Успения Богородцы. На северных вратах был изображен благоразумный разбойник Раф. В храм были переданы также вышитые супругой Государя Павла I Императрицей Марией Феодоровной иконы: апостола Петра и Марии Магдалины. В марте и июле 1826 г. именно здесь перед траурным въездом в Петербург находились тела почивших Императора Александра I и Его Супруги Государыни Елизаветы Алексеевны.
Отпевание Г.Е. Распутина проводил по воле Государыни и своему настойчивому желанию епископ Исидор (Колоколов), управляющий, на правах настоятеля, Тюменским Свято-Троицким монастырем. В последнее время этот Владыка был особенно близок Григорию Ефимовичу. С августа по декабрь 1916 г. полиция зафиксировала 56 их встреч в Петрограде. Он старался быть в курсе расследования, чем только возможно помогая следствию. 20 декабря около 10 часов вечера епископ Исидор приходил в Александро-Невскую Лавру, просил там секретаря митрополита Питирима (Окнова) И.З. Осипенко предоставить ему для службы необходимое архиерейское облачение и дать лошадей для поездки.
21 декабря в четыре утра Владыка отслужил заупокойную Литургию, совершив чин отпевания Григория Ефимовича. На нем присутствовали дочери покойного Варвара и Матрона и М.Е. Головина. (Вызванные телеграммой супруга Параскева Феодоровна и сын Дмитрий, находившийся в это время в краткосрочном отпуске на родине, были еще на пути в Петроград из Покровского.)

За это богослужение после переворота епископ Исидор, первым из архиереев, был насильственно отправлен на покой революционным Синодом 5 марта 1917 г. В 1918 г. он был замучен большевиками в Самаре.
Узнав об этом, один из близких Владыке монахов Валаамской обители записал в монастырском «Летописце»: «Милейший Владыка – епископ Исидор, – человек глубокого смирения и золотого характера, приявший при жизни всероссийское безславие, – и он удостоился мученического венца. […] …Преклоняемся пред тяжёлым жизненным крестом Преосвященного епископа Исидора, принявшего венец безславия, поношения и страдания. […] …Он оставил по себе очень добрую и светлую память, как человек редкой простоты, доступности, сердечности и глубокого смирения».
Зарубежной Церковью епископ Исидор причислен к лику святых.

Место погребения

В тот же день 21 декабря в 9 утра состоялось предание земле тела Г.Е. Распутина. Но прежде, чем рассказать об этом событии, несколько слов следует посвятить самому избранному для погребения месту.
В память об избавления от смерти после железнодорожной катастрофы 2 января 1915 г. А.А. Вырубова решила учредить Серафимовское убежище-лазарет, носивший № 79 и состоявший под покровительством Императрицы Александры Феодоровны. Открылся он 7 января 1916 г. в частном домовладении – деревянном одноэтажном здании на улице Малой, д. 3 (ныне № 8). Дом этот, построенный в 1850-е гг., принадлежал генералу Э.А. фон Пистолькорсу, а в описываемое время его сыну Александру Эриковичу, женатому на сестре А.А. Вырубовой Александре.


      Эрик Августович Пистолькорс (1853–1935).


    Александр Эрикович Пистолькорс (1885†1944)

Первыми насельниками убежища стали 50 инвалидов из нижних чинов. Здесь, по словам основательницы, они должны были обучиться «всякому ремеслу». «Испытав на опыте, как тяжко быть калекой, я хотела хоть несколько облегчить их жизнь в будущем. Ведь по приезде домой на них в семьях стали бы смотреть как на лишний рот! Через год мы выпустили 200 человек мастеровых, сапожников, переплетчиков».

Начальницей лазарета-убежища была А.А. Вырубова, главным врачом-хирургом –В.Н. Деревенко (лечивший Наследника, а в 1917 г. добровольно выехавший вслед за Царской Семьей сначала в Тобольск, а затем в Екатеринбург). Там же работали фельдшер Феодосия Степановна Войно и санитар Аким Иванович Жук, выхаживавшие Анну Александровну после катастрофы. Богослужения совершал священник 131-го сводного эвакуационного госпиталя иеромонах Досифей (Разумов), настоятель храма Божией Матери «Утоли моя печали» на Царскосельском Братском кладбище героев Великой войны. Для обслуживания раненых еще в 1915 г. на средства Императрицы была изготовлена походная церковь, в которой и служил этот иеромонах. Впоследствии, уже из Тобольска, Государыня в письмах А.А. Вырубовой не раз передавала ему поклоны и справлялась о нем. И фельдшерица, и санитар, и священник близко знали Г.Е. Распутина и участвовали в его погребении.

В Серафимовском убежище санитаром служил также сын старца – Дмитрий Григорьевич Распутин, призванный, как ратник 2-го разряда, в сентябре 1915 г. на действительную военную службу. Будучи стрелком 35-го Сибирского запасного батальона, он был причислен к Санитарному поезду № 143 Императрицы, а затем направлен в убежище-лазарет.

Однако пребывание в городе лазарета существенно стесняло его развитие. На деньги, полученные за увечье от железной дороги, А.А. Вырубова решила купить землю поблизости от Царского Села. Осмотрев подлежащие продаже участки, она выбрала один, не зная еще, что его уже наметила Государыня под строительство Института экспериментальной хирургии. Узнав об этом, Императрица решила отказаться от него в пользу своей подруги, решив устроить институт в самом Царском Селе.

Строительство лазарета едва успели начать. По словам А.А. Вырубовой, «купили клочок земли и стали сооружать деревянные бараки, выписанные из Финляндии. Я часами проводила у этих новых построек». Интерес к этим пригородным постройкам возник в дальнейшем в связи с захоронением Г.Е. Распутина. Долгое время писали о часовне (свидетельство тому – надпись на поклонном кресте), пока мы в 2002 г. не выяснили, что речь нужно вести о храме (Фомин С.В. Правда о Григории Ефимовиче Распутине. Как они ЕГО жгли // Русский вестник. 2002. № 21-23. Специальный выпуск).
На всех снимках, сделанных после февральского переворота 1917 г., не могут не поражать несоразмерные со скромными задачами убежища огромные размеры этой церкви. Не так давно научный сотрудник одного из царскосельских музеев Г.В. Семенова, обследовав хранящийся в фонде Феодоровского городка архив Серафимовского убежища (РГИА. Ф. 489. Оп. 1. Д. 55), выдвинула предположение, что храм был не отдельно стоящим, а домовым, находившимся в составе главного здания этого учреждения. Исследовательница привела аналогию с проектами строившихся одновременно поблизости от убежища деревянных казарм для воздушной охраны (http://tzar.ru/science/research/sickbay).
Но есть и более основательные доказательства. Великие Княжны Ольга и Мария Николаевны, будучи, несомненно, обе глубоко церковными, в дневниковых записях о похоронах Г.Е. Распутина писали об «Аниной постройке», не церкви или храме: «поехали к месту Аниной постройки»; «на постройках у Ани».
После знакомства с отрывком из показаний в 1917 г. Чрезвычайной следственной комиссии санитара А.И. Жука можно считать выясненным также и автора проекта построек. Им был выпускник архитектурного отделения Академии Художеств Всеволод Иванович Яковлев (1884†1950), архитектор Царскосельского управления квартирного довольствия войск, уже до этого занимавшийся проектированием казарм. Присутствовал он и на погребении Г.Е. Распутина, с которым был знаком лично. После революции вышли его книги, среди которых были две, в которых, пусть и в несколько искаженном свете (по условиям времени), был упомянут Г.Е. Распутин: «Охрана Царской резиденции» (1926) и «Александровский дворец-музей в Детском Селе» (1928). К осени 1916 г. успели вывести фундаменты главного здания, имевшего весьма значительные размеры. С наступлением холодов работы были прекращены.

Не менее важной проблемой является местоположение самой этой постройки. Путаница вызвана несколькими обстоятельствами. В условиях недоступности информации, хранящейся в музеях Царского Села (автор этих строк не раз пытался получить доступ к ней, но всякий раз безуспешно), приходилось опираться, с одной стороны, на первоначальный неосуществленный проект архитектора С.А. Данини (что и делал М.Ю. Мещанинов), а с другой кропотливо исследовать мартовские газетно-журнальные статьи 1917 г. (как ваш покорный слуга), писавшиеся в условиях поспешности и секретности (ведь речь шла о находившихся рядом объектах противовоздушной обороны). Прибавьте к этому то, что одной из целей их авторов было затемнение сути дела.

Все исследования, основанные на перечисленных выше данных, закономерно приводили к выводам о связи Серафимовского убежища с территорией Александровского парка. Однако, на самом деле, располагалось оно далеко за его пределами.

Общий вид доведенного до второго этажа Серафимовского убежища, помогали строить которое и охраняли военнослужащие Отдельной батареи. «Солнце России». Пг. 1917. № 9. С. 22.

Со строительством на отведенном участке Серафимовского лазарета-убежища теснейшим образом оказалась связанной Отдельная батарея для воздушной артиллерийской обороны Императорской резиденции под начальством полковника В.Н. Мальцева (1873†после 1918).

Эти функции Владимiр Никанорович, командир роты дислоцировавшейся в Царском Селе Офицерской артиллерийской школы стрельбы, тогда еще капитан, начал исполнять, начиная с октября 1914 г. Однако лишь в апреле 1915 г. это подразделение получило статус Отдельной батареи.

В ее состав, кроме подвижной полубатареи на автомобилях, входили стационарные пулеметные расчеты: на Белой башне в Александровском парке, на Певческой башне у Екатерининского Дворца, на Орловской башне близ Софийских казарм царскосельского гарнизона и на крыше церкви в селе Большое Кузьмино. На память невольно приходят строчки из стихотворения Анны Ахматовой:

На Белой башне дремлет пулемет,
Вокруг дворца гусарские разъезды…

Одно из подразделений Отдельной батареи находилось как раз рядом с Серафимовским убежищем. А поскольку полковник В.Н. Мальцев сам занимался строительством казармы для солдат воздушной охраны, осуществлявшегося по проекту архитектора В.Н. Максимова, то он, по просьбе А.А. Вырубовой, и взялся присматривать за ее строительством и стройматериалами. Неудивительно поэтому, что именно солдаты его части рыли могилу Г.Е. Распутину, а сам полковник принимал участие в погребении Царского Друга.

Служба полковника В.Н. Мальцева продолжалась вплоть до переворота. 28 февраля 1917 г. его солдаты с пулеметами, орудиями и броневиками стали на защиту Императорской резиденции.
2 марта офицера арестовали одним из первых и отрешили от занимаемой должности. В годы гражданской войны В.Н. Мальцев в чине генерал-майора находился в составе Вооруженных сил Юга России. Дальнейшая его судьба пока неизвестна.
Торжественная закладка будущего домового храма Преподобного Серафима в строящемся главном здании лазарета-убежища произошла 5 ноября 1916 г. «Закладка Аниной церкви, – сообщала Императрица Государю в письме 5 ноября 1916 г., – прошла хорошо, Наш Друг был там, а также славный епископ Исидор, епископ Мельхиседек и наш Батюшка…»

Кроме епископа Мелхиседека (Паевского) и епископа Исидора (Колоколова), служили духовник Царской Семьи, пресвитер собора Спаса Нерукотворного Образа в Зимнем Дворце протоиерей Александр Петрович Васильев (1868†1918) и его родственник, настоятель Феодоровского Государева собора митрофорный протоиерей Афанасий Иванович Беляев (1845†1921), после февральского переворота и вплоть до самого отъезда из Царского Села в августе 1917 г. Императорской Семьи состоявший Ее духовником. Маститым отцам-протоиереям сослужили два иеромонаха, в числе которых был, вероятно, и о. Досифей (Разумов).


 Протоиерей Афанасий Беляев. Фото 1912 г.

Кроме того, на закладке присутствовали: Государыня, Великие Княжны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия Николаевны, Г.Е. Распутин, А.А. Вырубова, обер-гофмейстерина Императрицы княгиня Е.А. Нарышкина, Лейб-медик Е.С. Боткин, главный уполномоченный по всем учреждениям Красного Креста Царского Села генерал-майор С.Н. Вильчковский, ктитор Феодоровского Государева собора полковник Д.Н. Ломан и его супруга, заведующая хозяйством лазарета Великих Княжон Марии и Анастасии О.В. Ломан, архитектор В.И. Яковлев, инженеры, рабочие-строители, а также персонал Серафимовского убежища.
После закладки был прием в Трапезной палате Феодоровского городка, который устроил для участников полковник Д.Н. Ломан. Он же пригласил гостей сфотографироваться. Снимал служивший при Феодоровском соборе фотограф.

На групповом фото были запечатлены Г.Е. Распутин, епископ Исидор, полковник Д.Н. Ломан, командир Отдельной батареи полковник В.Н. Мальцев, супруга петербургского знакомого Г.Е. Распутина Л.А. Молчанова, заведующая хозяйством в Серафимовском лазарете Н.И. Воскобойникова, фельдшерица Ф.С. Войно и служившие там сестры милосердия (Бендина, Кощеева, родная сестра Воскобойниковой и др.).
В кадр попали балалаечники и певчие, исполнившие для гостей русские народные песни.
Это был последний прижизненный снимок Г.Е. Распутина, который вполне может быть найден, поскольку, попав в руки одного из убийц Царского Друга (В.М. Пуришкевича), он был размножен им в целях компрометации (путем ложной интерпретации запечатленного на снимке) в большом количестве копий (по сведениям Государыни, девять тысяч экземпляров).

Общий вид части главного здания Серафимовского лазарета. Фото 1917 г.

Предание земле

В пять утра 21 декабря санитарная машина с гробом Г.Е. Распутина в сопровождении А.Н. Лаптинской и агентов полиции покинула Чесменскую богадельню, направляясь в сторону Царского Села. На месте, у «Аниной постройки» ждали солдаты Отдельной батареи, приготовившие могилу.

Гроб был простой деревянный с православным крестом на крышке, поверх которого положили икону Божией Матери «Знамение», привезенную Государыней, ездившей с дочерьми и А.А. Вырубовой, из Новгорода и переданную Григорию Ефимовичу, через Анну Александровну, днем 16 декабря, прямо накануне убийства. На обороте деревянного образа расписались все участники того последнего паломничества, совершенного по благословению старца.
Государь с Наследником выехали из Ставки сразу же по получении известия об убийстве Григория Ефимовича, прибыв в Царское Село 19 декабря в шесть утра. «Возмущен и потрясен, – писал, еще будучи в дороге, Государь. – В молитвах и мыслях вместе с вами». «Почему вы не накажете убийц? – обратился Царевич Алексий к Родителям. – Вы же повесили тех, кто убил Столыпина!»

«Утро выдалось чудное, – вспоминала одна из участниц погребения. – Ярко-голубое небо, сверкающее солнце, блестящий, словно алмазная россыпь, снежный наст. Кругом царили мир и покой».
Дубовый гроб вложили в цинковую оболочку, опустили в могилу и стали дожидаться Царской Семьи. Ровно в девять к отрытой могиле подъехала вся Царская Семья, кроме оставленного дома Цесаревича.

Заупокойную литию отслужил о. Александр Васильев, менее чем через два года убитый во время красного террора.


     Протоиерей Александр Васильев. Фото 1912 г.

Пел причетник Феодоровского Государева собора Ищенко. Отходную молитву прочитал иеромонах Досифей (Разумов). Разделить с Царской Семьей горе пришли А.А. Вырубова, Ю.А. Ден, фельдшерица Ф.С. Войно, санитар А.И. Жук, А.Н. Лаптинская, полковники В.Н. Мальцев и Д.Н. Ломан, архитектор В.И. Яковлев.

По свидетельству участников погребения, могила находилась «в левой стороне будущей церкви» (Великая Княжна Ольга Николаевна); «в середине храма, в левой крестовине» (А.И. Жук).

Эту и другие публикации читайте в блоге С. В. Фомина "Царский Друг"