СЛЕДСТВИЕ ВЕЛИ ЗНАТОКИ?

Сразу же отметим: говоря о следствии Н.А. Соколова, далее мы не будем касаться основной его части, ради чего оно, собственно, и было открыто - цареубийства. Нас будет интересовать исключительно только содержащаяся в его материалах характеристика Государя, Государыни, Их Друга и их взаимоотношений.

Пять параграфов седьмой главы книги следователя Н.А. Соколова (1882†1924) содержат настоящий «джентльменский набор», пусть и не самой разнузданной, но все же довольно гнусной клеветы, вынесенной на гребне послепереворотной мутной волны слухов и разного рода инсинуаций:

«Я признал преобладание воли Императрицы над волей Императора. Это существовало с самого начала Их совместной жизни [...]

Чем был для Нее Распутин?

Я посвятил много труда, чтобы данными следствия разрешить этот вопрос. [...]

Аномальное сознание Своего "я", навязчивость идей, чрезмерное волевое напряжение, раздражительность, частая смена настроений, нетерпимость к чужому мнению - все это было налицо.

Ее камер-юнгфера Занотти показывает: "[...] Мне кажется, что Государыня в последнее время была больна... Государыня была больна, как мне кажется, истерией. [...] Она была в последние годы нетерпимой к чужому мнению, которое было несогласно с Ее мнением. Таких мнений, которые были несогласны с Ее взглядами, Она не выносила. Ей было неприятно слушать такие мнения. [...] Кто не согласны были с Ее "я", должны были удаляться от Нее". [...]

Многие свидетели, не задумываясь над тем, что они видели, говорят, что Семья давала взаимное полное удовлетворение друг другу. Я не верю в это и думаю, что такая удовлетворенность была мнимой [...]

...Мистически Она [Государыня] была настроена давно. Мало-помалу, постепенно Она вся ушла в эту область, и здесь, в одиночестве души, Она стала видеть весь смысл жизни, строя на началах религии все Свои принципы.

Этими настроениями Она заражала других. Их не избежал прежде всего Сам Государь. Свидетели [М.Ф. Занотти] подметили и говорят, что Его религиозное настроение стало гораздо более заметно в последние годы, чем раньше. [...]

Сюда, конечно, к религии, обратилась Она, когда поняла, что жизнь Ее надломлена, что сын Ее гемофилик. [...] Она обратилась к Богу и стала искать в молитве то, чего не давала наука. [...] Я не знаю, к чему пришел бы другой человек в Ее положении. Быть может, в гордыне души своей он пришел бы к неверию. Она не пришла к этому. Ее искренняя вера и Ее созерцательно-рассуждающий ум повели Ее по иному пути: Я недостойна милости Бога. По моей молитве Он не хочет мне дать свою благодать и исцелить моего сына.

Она стала искать человека, который вымолил бы спасение Ее Сыну. Куда Она могла обратиться, цепляясь за эту мысль, ставшую для Нее основной? Только среда простого народа, безыскусственно живущего верой, могла создать нужного Ей человека.

Она и дала Ей его. Это был мужик из Сибири Григорий Распутин. [...]

Свидетели показывают:

Теглева: "Она много молилась и была очень религиозна. Я не видела никогда столь религиозного человека. Она искренне верила, что молитвой можно достичь всего. Вот, как мне кажется, на этой почве и появился во Дворце Распутин. Она верила, что его молитвы облегчают болезнь Алексея Николаевича".

Гиббс: "Государыня верила в его (Распутина) праведность, в его душевные силы, что его молитва помогает".

Занотти: "Всегда Она была религиозной... Мало-помалу Она из религиозной превратилась в фанатичку. Религия для Нее в последние годы была все. Она очень любила молитву и богослужения [...] На этой почве Ее религиозного фанатизма и существовал Распутин... Она твердо верила, что Распутин имеет особый дар - дар молитвы, что Распутин может молиться и молитвой своей может достигнуть таких результатов, которые желательны. Облегчения болезни Алексея Николаевича Она приписывала исключительно молитве Распутина".

Жильяр: "Мои многолетние наблюдения и попытки объяснить причину его (Распутина) значения у Них довели меня до полного убеждения, которое мне кажется истиной или очень близкой к истине, что его присутствие во Дворце тесно было связано с болезнью Алексея Николаевича. [...] Называйте это как хотите: совпадением ли, но факты общения с Распутиным и облегчение болезни Алексея Николаевича совпадали. Она поверила. [...] Она была убеждена, что Распутин есть посредник между Ею и Богом, потому что одной Ее молитва не дала Ей облегчения. Они смотрели на Распутина как на полусвятого. [...] Я с Ними жил четыре года. Они меня любили. И никогда, ни одного раза Они не сказали со мной ни одного слова про Распутина. Я ясно понимал: Они боялись, что я, как кальвинист, не пойму Их отношения к Распутину"»[i].

Н.А. Соколов доказал, что после 1917 г. не надо уже было быть кальвинистам, чтобы не понимать православной веры.

«Ее больной, истеричной душе, - приходил к заключению следователь, - нужен был покой. Кто же мог дать Ей его? Наука?. Она не могла обещать Ей жизни Сына. [...] Этот Свой покой Она нашла в лице Распутина, ибо он мог обещать Ей и действительно обещал жизнь Сына, пока жив он сам. Для Государыни Императрицы Александры Феодоровны Григорий Распутин был психологической неизбежностью»[ii].

Но вот как далее тот же автор (и в той же книге!) трансформирует эти качества: «Она была религиозна. И эта черта наложила основной фон на все Ее мышление. Здешний мiр - это лишь преддверие. Жизнь начинается там, а все, что здесь, это лишь приготовление. Смерть - это только переход в другой мiр. Нужно подготовляться к такому переходу и открыть смерти "ворота" своей души со спокойствием христианина.

Церковь была для Нее самым большим утешением, но Она снова подходила к ней не просто с чувством, а с размышлением. Здесь в церковных догматах Она воспитывала Самое себя и отсюда черпала объем "должного"»[iii].

«Лжемонархисты распутинского толка, - продолжает, между тем, Н.А. Соколов, - пытаются ныне утверждать, что Распутин "благотворно" влиял на здоровье Наследника. Неправда. Его болезнь никогда не проходила, не прошла, и Он умер, будучи болен.

Можно, конечно, безсознательно для самого себя обмануть больную душу матери один-два-три раза. Но нельзя этого делать на протяжении ряда лет без лжи перед ней и перед самим собой. [...] Ложь Распутина требовала помощников. [...]

Так это и было.

Во Дворце был его раб - Анна Александровна Вырубова.

Три фактора определяли ее положение во Дворце: истерия Императрицы, истерия ее самой и Распутина. [...]

Жильяр говорит: "...Вырубова [...] была до глупости доверчива, и к ней проникнуть в душу ничего не стоило. Она любила общество людей [...] Мне она казалась (я наблюдал такие явления у нее) женщиной, у которой почему-то недостаточно развито чувство женской стыдливости... С Распутиным она была очень близка"»[iv].

Иными словами, снова выволакиваются, опровергнутые даже следствием временщиков[v] бульварные сплетни. И где? На страницах следствия!

Но и воспитатель Наследника, конечно же, хорош! Несколько лет спустя, в воспоминаниях, он писал по-другому: «Чрезвычайная следственная комиссия, назначенная Керенским, установила ложность клеветы, распространенной насчет ее отношений с Распутиным. Данные по этому вопросу установлены в докладе В.М. Руднева, одного из членов этой комиссии [...] Приводимые им факты были подтверждены мне во время нашего пленения в Царском Селе полковником Коровиченко...»[vi] То есть еще в 1917 году!

Но если так, то Жильяр во время сибирского следствия все прекрасно знал, однако не только молчал, но еще и продолжал распространять заведомо клеветнические сведения.

Называет Н.А. Соколов и другого «помощника» Григория Ефимовича: «Большая близость была между Распутиным и врачом Бадмаевым. [...] Юсупов утверждал, что в минуты откровенности Распутин проговаривался ему о чудесных бадмаевских "травках", которыми можно было вызвать атрофию психической жизни, усиливать и останавливать кровотечения.

Жильяр говорит: "Я убежден, что, зная через Вырубову течение болезни (Наследника), он, по уговору с Бадмаевым, появлялся около постели Алексея Николаевича как раз перед самым наступлением кризиса, и Алексею Николаевичу становилось легче. Ее Величество, не зная ничего, была, конечно, не один раз поражена этим, и она поверила в святость Распутина. Вот где лежал источник его влияния". [...]

Потом Распутин пошел дальше лжи. Став необходимостью для больной Императрицы, он уже грозил Ей, настойчиво твердя: "Наследник жив, пока я жив". По мере дальнейшего разрушения Ее психики он стал грозить более широко: "Моя смерть будет Вашей смертью"»[vii].

О целительной силе молитв Г.Е. Распутина для Наследника писать не будем. Ее подтверждал, как мы помним, тот же П. Жильяр в показаниях 1919 г. Кроме того, вопрос этот нами исследован с необходимой подробностью в книге «Боже! Храни Своих!»

Заметим, что характеристика А.А. Вырубовой, сделанная Н.А. Соколовым, в корне противоречит таковой следователя ЧСК В.М. Руднева, в отличие от своего сибирского коллеги не только неоднократно допрашивавшего Анну Александровну, но имевшего возможность сопоставлять свои наблюдения с показаниями других лиц, допрашивавшихся в Комиссии, а также с имевшимися в изобилии в его распоряжении документами:

«Много наслышавшись об исключительном влиянии Вырубовой при Дворе и об отношениях ее с Распутиным, сведения о которых помещались в нашей прессе и циркулировали в обществе, я шел на допрос к Вырубовой в Петропавловскую крепость, откровенно говоря, настроенный к ней враждебно. Это недружелюбное чувство не оставляло меня и в канцелярии Петропавловской крепости, вплоть до момента появления Вырубовой под конвоем двух солдат. Когда же вошла г-жа Вырубова, то меня сразу поразило особое выражение ее глаз: выражение это было полно неземной кротости. Это первое благоприятное впечатление в дальнейших беседах моих с нею вполне подтвердилось. После первой же недолгой беседы я убедился в том, что она, в силу своих индивидуальных качеств, не могла иметь никакого влияния, и не только на внешнюю, но и на внутреннюю политику Государства, с одной стороны, вследствие чисто женского отношения ко всем тем политическим событиям, о которых мне приходилось с ней беседовать, а с другой - вследствие чрезмерной ее словоохотливости и полной неспособности удерживать в секрете даже такие эпизоды, которые вне достаточного анализа, при поверхностной их оценке, могли бы набрасывать тень на нее самое [...]

...Она стала самой чистой и самой искренней поклонницей Распутина, который до последних дней своей жизни рисовался ей в виде святого человека, безсребренника и чудотворца. [...]

Общительная и безхитростная натура Вырубовой вносила ту искреннюю преданность и ласку, которой не хватало в тесно замкнутой Царской Семье со стороны царедворцев, Ее окружавших. [...] Отношения Императрицы к Вырубовой можно определить отношениями матери к дочери, но не больше того. [...]

Мои предположения о нравственных качествах г-жи Вырубовой, вынесенные из продолжительных бесед с нею в Петропавловской крепости, в арестном помещении и наконец в Зимнем Дворце, куда она являлась по моим вызовам, вполне подтверждались проявлением ею чисто христианского всепрощения в отношении тех, от кого ей много пришлось пережить в стенах Петропавловской крепости. [...].

...Все ее объяснения на допросах в дальнейшем, при проверке на основании подлежащих документов, всегда находили себе полное подтверждения и дышали правдой и искренностью...»[viii]

Что касается П.А. Бадмаева, то это также противоречило установленным в 1917 г. ЧСК фактам:

«Доктор тибетской медицины Бадмаев водил знакомство с Распутиным, но их личные отношения не выходили из рамок отдельных услуг со стороны Распутина по проведению очень немногочисленных ходатайств. [...] Хотя Бадмаев и был врачом министра внутренних дел Протопопова, однако Царская Семья относилась критически к способам его врачевания; Григорий Распутин тоже не был поклонником тибетских медицинских средств Бадмаева, а допросом дворцовой прислуги Царской Семьи было несомненно установлено, что Бадмаев в покоях Царских Детей в качестве врача никогда не появлялся»[ix].

А ведь записка В.М. Руднева имелась в распоряжении Н.А. Соколова[x]. Более того, она была опубликована еще в 1920 г. в Париже и Берлине, а затем в Пекине игуменом Серафимом (Кузнецовым)[xi].

И еще, конечно, странное доверие следователя к убийце (кн. Ф.Ф. Юсупову)... Или уж образцовый следователь убийство это вменял в подвиг?..

Непомерно раздутая роль Г.Е. Распутина странным образом соседствует у Н.А. Соколова с такой вот пренебрежительной его характеристикой: «Крестьянин по происхождению, он не был мужиком-хозяином. За него работали другие: его отец и его сын. Он всегда носил в себе черты мужика-лодыря, и легкая жизнь, которая ему потом выпала на долю, легко затянула его. [...] Свидетели говорят о нем как о неопрятном, неотесанном невежде. Не обладал умом, но был хитрый. [...] В конце концов, как бы ни относиться к Распутину, нельзя отрицать в нем одной несомненной черты: его колоссального невежества»[xii].

«Распутин лишь с величайшей осторожностью решался давать политические советы»[xiii], - так писал о Друге Царей П. Жильяр.

Это можно прочитать в его воспоминаниях, а на следствии он показывал иное, включенное Н.А. Соколовым в свою книгу: «Сначала влияние Распутина не выходило за пределы интересов Семьи. Но потом он приобрел страшное влияние и сохранил его до самой смерти. Он имел действительно большое влияние на управление страной [...] Распутин имел влияние на дела управления через Императрицу, но он имел значение и в глазах Его Величества»[xiv].

Включил следователь в свои «записки» и показания по этому поводу камер-юнгферы Государыни М.Ф. Занотти, особы, как мы помним, весьма злобной: «Для Государыни он [Г.Е. Распутин] был безусловно святой. Его влияние в последние годы было колоссально. Его слово было для Нее законом. [...] Мало-помалу Императрица была совершенно обусловлена волей Распутина. [...] Императрица в последнее время стала вмешиваться в дела управления. В действительности Она и в этом не имела Своей воли, а волю Распутина... Вместе с Вырубовой и Распутиным они обсуждали дела управления, сносясь с ним и непосредственно и при посредстве переписок»[xv].

Однако, памятуя авторитетное заключение следователя ЧСК В.М. Руднева («Следствием [...] решительно не было добыто никаких указаний о вмешательстве Распутина в политические дела»[xvi]), Н.А. Соколов вынужден был все же держать себя в известных рамках: «Конечно, не существовало внешне видимого участия Распутина в политической жизни страны. В такой форме его влияние не могло проявляться, так как, благодаря своим личным свойствам, он не мог открыто выступать на политическом фоне»[xvii].

Коронным номером Н.А. Соколова стали обвинения Г.Е. Распутина в причастности его к шпионажу.

Однако прямые обвинения, отвергнутые даже следователями Временного правительства, явно не годились. И тут присущая Н.А. Соколову (и в еще большей степени Р. Вильтону) навеянная войной германофобия сыграла с ними (а заодно и с теми, кто им доверяли) дурную шутку.

Для построения своей версии Н.А. Соколов воспользовался подсказкой А.Ф. Керенского, которую тот дал ему во время снятия с него показаний: «Что Распутин лично был немецкий агент или, правильнее сказать, что он был тем лицом, около которого работали не только германофилы, но и немецкие агенты, это для меня не подлежит сомнению»[xviii].

И вот к каким результатам привела следователя его пристрастность:

«Я не верю в "германофильство" Распутина. Эта идея сама по себе может быть почтенна, так как культура, хотя бы и чужеземная, есть благо всего человечества. Но она может претендовать на уважение только тогда, когда ее защищает русский патриот, серьезно, научно обоснованно знающий прошлое и настоящее своего отечества. Эта идея была не по плечу Распутину»[xix].

«...Я решительно отказываюсь видеть в нем самодовлеющую личность. Он не был ею, и в своей политической роли он подчинялся, благодаря своему невежеству, чьим-то иным директивам. [...]

Кто окружал Распутина? Я разумею при этом не круг его истеричных поклонниц, а тех, кто руководил им самим»[xx].

Дальнейшие свои построения Н.А. Соколов вел, опираясь исключительно на «одно лицо военно-судебного ведомства, по поручении высшей власти работавшего над выяснении роли Распутина в немецком шпионаже», начальника Главного управления почт и телеграфов В.В. Похвиснева и князя-убийцу Ф.Ф. Юсупова.

Каждое лыко следователь укладывал в строку. Прозвища некоторых лиц, которыми пользовались в ближайшем окружении Императрицы («Калинин», «Мотылек», «Старик» и т.д.), он интерпретировал следующим весьма оригинальным образом: «Думаю, что эта терминология указывает на конспиративную организацию»[xxi].

Использует Н.А. Соколов и сделанные, дабы отвести от себя ответственность за уголовное преступление, показания князя Ф.Ф. Юсупова о неких таинственных «зеленых» из Швеции, о которых якобы ему проговорился Г.Е. Распутин: «Стокгольм был главной базой, где находились немецкие организации в борьбе с Россией. Не сомневаюсь [sic!], что отсюда шли директивы и тем людям, которые окружали Распутина»[xxii].

Не удивительно, что сразу же после выхода первой французской версии книги Н.А. Соколова рецензенты из милюковских «Последних новостей» не преминули подчеркнуть этот «распутинский» след[xxiii].

В связи со шпионской темой не обошел следователь и зятя Григория Ефимовича Б.Н. Соловьева, посвятив ему даже специальную девятую главу своей книги «Преемник Распутина Соловьев». Несуразность этих утверждений доказал в свое время историк С.П. Мельгунов[xxiv].

В не предназначенных для обнародования материалах Н.А. Соколов высказывался еще более откровенно. «Распутин, - писал он ген. М.К. Дитерихсу, - был в России центром немецкой агентуры. В последние годы его жизни он являлся орудием в руках организации, носившей именование зеленых. Ее центром был Стокгольм. Организация эта умышленно толкала волю Распутина во все главные акты верховной власти. Путем пропаганды она же сама подчеркивала эти факты в России и заграницей, дискредитируя власть Монарха»[xxv].

Пораженный методами работы Н.А. Соколова, участник попытки освобождения Царственных Мучеников корнет С.В. Марков писал: «...Н. Со­ко­лов не от­ка­зы­ва­ет­ся от то­го, что у не­го бы­ли мои пись­мен­ные по­ка­за­ния и, вы­би­рая из них две или три нуж­ных ему стро­ки, поль­зу­ет­ся ими яв­но при­стра­ст­но. Так, на­при­мер, я по­ка­зы­ваю, что, на­сколь­ко мне из­вест­но, Б.Н. Со­ловь­ев бы­вал в мир­ное вре­мя в Бер­ли­не (а кто же из нас там не бы­вал?). Поль­зу­ясь этим по­ка­за­ни­ем, Со­ко­лов си­лит­ся этим под­черк­нуть свои пред­по­ло­же­ния ви­деть в Б. Н. Со­ловь­е­ве не­мец­ко­го аген­та. [...] Чи­та­те­лю кни­ги Н. Со­ко­ло­ва долж­но быть со­вер­шен­но яс­ным, что по­кой­ный ны­не ав­тор при со­став­ле­нии сво­его тру­да был одер­жим ка­кой-то не­от­вяз­ной, бре­до­вой иде­ей. Крас­ной ни­тью че­рез всю его кни­гу про­хо­дит же­ла­ние до­ка­зать чи­та­те­лю, что гер­ман­ское пра­ви­тель­ст­во и да­же гер­ман­ские Род­ст­вен­ни­ки Го­су­да­ры­ни в той или иной ме­ре по­вин­ны в Ека­те­рин­бург­ской тра­ге­дии. И для под­кре­п­ле­ния это­го сво­его убе­ж­де­ния су­деб­ный сле­до­ва­тель Н. Со­ко­лов не гну­ша­ет­ся ни­чем!»[xxvi]

Выливая весь этот абсолютно бездоказательный бред на головы доверчивых соотечественников, Н.А. Соколов завершает свой подготовленный к печати труд столь же пустыми и ничего не стоящими словами: «Я изложил факты, как они установлены [sic!] следствием. Будущий историк, не стесняясь моими не обязательными для него выводами [и на том спасибо. - С.Ф.], сделает в свое время свои, быть может, правильные. Я же, оставаясь в пределах моего исследования, считаю доказанными [sic!] следующие положения»[xxvii].

Положения же эти таковы: слабовольный, находящейся под каблуком супруги Император Всероссийский, психически больная Царица, пребывающий между жизнью и смертью Наследник и завладевший Царской Семьей пьяный и блудливый Распутин, обделывающий с распущенной подругой Государыни Вырубовой государственные дела в германских интересах.

Не следователь, а настоящий «адвокат диавола»!

И вот, между прочим, откуда вполне могли черпать материал для вдохновения В.С. Пикуль, авторы сценарии кинофильма «Агония» и другие фальсификаторы отечественной истории вплоть до недавних Радзинского и коллективного «Смыслова»[xxviii].

***

Книга Н.А. Соколова, пишет известный современный исследователь Царского Дела Л.Е. Болотин, «неоднократно переиздавалась и в России, начиная с 1991 года. В части русской эмиграции к этой книге высказывались подозрения, что авторский текст был отредактирован и сокращен в ряде существенных моментов относительно обстоятельств цареубийства, его участников и организаторов, относительно судьбы части Царских Останков и смысла каббалистической надписи в расстрельной комнате Ипатьевского дома. Сравнение книги "Соколова" с работами других участников расследования - М.К. Дитерихса и Роберта Вильтона - давали для этого основания...»[xxix]

«Но попыток обосновать эти подозрения в литературе, - справедливо пишет Леонид Евгеньевич, - до сих пор не встречалось».

Однако на исходе 2003 г. появилась статья Т.Л. Мироновой, целиком посвященная этой проблеме[xxx], вошедшая в изданную в 2005 г. книгу[xxxi].

Татьяна Леонидовна - доктор филологических наук, «эксперт-источниковед, специализируется на исследовании старославянских и древнерусских письменных памятников, а также на историко-филологических разысканиях архивных материалов по новой и новейшей истории России. Автор научных монографий, учебников, научно-популярных книг».

Анализируя текст книги Н.А. Соколова, Т.Л. Миронова справедливо пишет, что он не мог «принадлежать верному монархисту и честному человеку, профессионалу своего дела [...] ...Погибшую в Ипатьевском застенке Государыню Александру Феодоровну "записки следователя" безстыдно чернят, приписывая Ей самые неблаговидные черты характера. Вот где рука злобного фальсификатора выплескивает на страницы "записок" неприкрытую мстительную ненависть к Александре Феодоровне [...] Государыня объявляется в книге истеричкой [...] Фальсификатора выдает и предвзятая атеистическая оценка религиозности Александры Феодоровны [...]

...Григорий Ефимович [...] никак не связан с темой книги [...], но фигура Григория Ефимовича фигурирует все время в "записках" следователя, разрушая естественную ткань исследовательского текста. Отдельный параграф так и называется "Распутин", и в нем основные обвинения выведены в виде так называемых "свидетельских показаний". [...] И ведь что показательно, анонимные свидетели у Соколова проходят только в рамках распутинской темы, в других главах подобных шатких оснований для своих выводов следователь не приводит. [...] Ничем не обоснованной клеветой звучат заявления, сделанные от имени Соколова о несметном богатстве Григория Ефимовича, не имеющие никакого документального подтверждения в следственном деле и до того не подтвержденные Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства [...] Для чего фальсификаторам требовалось непременно разоблачить именно Григория Распутина, хотя тема книги - убийство Царской Семьи? [...]

...Все это повторение избитых басен старых дворцовых масонов-интриганов...»[xxxii]

Суждения справедливые. Но эти, безусловно, верные выводы приводят автора к совершенно ложным заключениям:

«...В "записках следователя" существует масса лживых "вставок" [...] Вставки эти имеют разный объем - от кратких реплик до целых глав. [...] Поразительное [...] явное, лезущее в глаза, назойливое пристрастие и эмоциональность, словоохотливость и многоречивость в тех главах записок, которые посвящены оценке личности Государя, характера Императрицы, роли в Их жизни Григория Распутина. Главы эти, прошу заметить, к делу расследования убийства Царской Семьи абсолютно не относятся и уже потому подпадают под подозрение как "вставные", то есть принадлежащие не самому Соколову, а фальсификаторам его "записок". [...]

У нас нет сомнений, что неоконченная книга Соколова была "закончена" заинтересованными в сокрытии истины людьми»[xxxiii].

Вот как видит Т.Л. Миронова сам процесс фальсификации?

«...Соколов таинственно умирает (найден мертвым во дворе своего дома) в конце 1924 года, рукопись же его книги и материалы следствия попадают в руки "благодетеля" следователя, некоего князя Николая Орлова, который уже в 1925 году торопливо издает рукопись под заголовком "Убийство Царской Семьи. Из записок следователя Н.А. Соколова". [...]

Князь Николай Владимiрович Орлов [...] - сын князя Владимiра Николаевича Орлова, начальника Военно-походной канцелярии Государя, масона [...] Итак, отец "благодетеля" Соколова и издателя его записок - злейший враг Государыни Александры Феодоровны, приветствовавший отречение Государя, а родня его жены и того хуже, это ее отец (Великий Князь Петр Николаевич) и ее дядя (Великий Князь Николай Николаевич) [...]

Вот почему не ясно до сих пор, как следователь мог потом принять помощь от ближайшего родственника Николая Николаевича и доверить ему свои записки. Видимо, либо князь Н. Орлов при встречах с Соколовым скрывал свою принадлежность к этому клану, либо контактов между Орловым и Соколовым до таинственной кончины последнего просто не было, и материалы следственного дела были изъяты князем после смерти следователя.

В любом случае, записки Соколова после его смерти в 1924 году и до их публикации в 1925 году были не просто в чужих руках, они были во враждебных следователю руках, и чужое вмешательство в текст можно не только предполагать, его надо с неизбежностью искать [...]

Фальсификация записок Соколова была проведена несколькими способами. Фальсификаторы, во-первых, вычеркивали невыгодные им куски текста [...] Во-вторых, они вписывали оценочные фразы и выводы в текст Соколова. [...] И, наконец, фальсификаторы имели наглость вписать в текст Соколова откровенно клеветнические главы и параграфы, - все это делает книгу лживым документом, которому, при всей нашей благодарности к памяти [...] следователя Николая Алексеевича[1] Соколова не следует всецело доверять»[xxxiv].

Разрешение мучительных противоречий да и сама пафосность, конечно, завораживают

«...С научной точки зрения, - отозвался Л.Е. Болотин, - совершенно справедливо был поставлен вопрос не только о "цензурной" редактуре, о сокращениях в посмертном издании, но и о наличии в книге "Соколова" целых вставных фрагментов и главок, которые не могли принадлежать перу следователя в силу очевидных противоречий между последовательной методологией практического юриста и содержанием этих вставок»[xxxv].

Однако выводы Т.Л. Мироновой покоились, к сожалению, на одном лишь эмоциональном основании.

Скрыть свои родственные связи князь Н.В. Орлов, разумеется, не мог. Это совершенно абсурдное предположение. Неверно и второе допущение об отсутствии якобы между ними «контактов»: по свидетельству хорошо знавших следователя современников, князь был одним из немногих «личных» его друзей[xxxvi].

Более того, именно он вел, по поручению Н.А. Соколова, «все пред­ва­ри­тель­ные пе­ре­го­во­ры с из­да­те­ля­ми» записок следователя»[xxxvii]. Таковы факты.

И еще два уточнения. Формулировку «до их публикации в 1925 году» следовало бы уточнить: до их русской публикации. Нет также никаких оснований считать книгу неоконченной.

Известно, что Н.А. Соколов скончался 10/23 ноября 1924 года. Таким образом, он не только держал в руках свою книгу, вышедшую в марте того же года[xxxviii] на французском языке в Париже[xxxix], но и непосредственно участвовал в подготовке к ее изданию.

Книга эта отсутствует даже в крупнейших отечественных библиотеках. Нет, конечно, ничего удивительного, что она оказалась недоступной Т.Л. Мироновой. Даже Л.А. Лыкова, специально занимающаяся исследованием документов следователя Н.А. Соколова, судя по многочисленным орфографическим ошибкам при передаче одного только французского названия этой книги, не держала ее в руках[xl]. Однако Татьяна Леонидовна, судя по ее статье, даже не знала о ее существовании.

Об этом у нас с Л.Е. Болотиным и состоялся разговор вскоре после выхода статьи Т.Л. Мироновой.

«О существовании такого издания, - пишет Леонид Евгеньевич, - я знал давно, но, признаюсь, никогда в руках его не держал, поскольку французскому языку не обучен, но при этом, занимаясь столько лет к ряду Царским Делом профессионально, был просто обязан хотя бы внешне ознакомится с этим изданием. С.В. Фомин также не владеет свободно языком галлов, но, в отличие от меня, в своё время [...] сравнил постранично русское посмертное 1925 года издание книги Н.А. Соколова "Убийство Царской Семьи", и более ранний французский вариант. И просто визуально он определил, что фрагменты, касающиеся оценок личности Г.Е. Распутина-Нового и Государыни-Мученицы Александры Феодоровны присутствуют в прижизненном французском издании, которое не могло бы выйти без личного согласия Н.А. Соколова. Разночтения, конечно, в этих книга существуют. [...] ...Проблема разночтений [...] касается разного рода стилистических акцентов в нелицеприятных характеристиках Государыни Императрицы Александры Феодоровны и Г.Е. Распутина-Нового, которые прослеживаются в русском издании книги Н.А. Соколова, но говорить о целых вставных фрагментах и главках, посвященных Царице Мученику и Новомученику Григорию, в русском издании не приходится».

Вообще к Н.А. Соколову в литературе слишком часто применяются завышенные ожидания.

 «Один из лучших профессионалов своего дела», монархист[xli], - так характеризует его Т.Л. Миронова

Это вполне корреспондируется и с отзывами об Н.А. Соколове в среде русской эмиграции. «Опытный, энергичный и неутомимый человек»[xlii], - пишет о нем один из известных исследователей Царского дела П. Пагануцци.

Но, не забудем, относительно Н.А. Соколова заблуждался даже и близко знавший его генерал М.К. Дитерихс, утверждавший что «страстность натуры и любовь к законности делали его исключительно преданным монархистом по убеждению[xliii].

Откровенно (и, следует признать, внятно) пишет о «монархизме» Н.А. Соколова публикатор книги Р. Вильтона из Парижа Ш. Чиковани: «Как объяснить, что одержимый "монархист" Соколов в своей книге "царская семья" и "семья" пишет с маленькой буквы (ни один монархист так не писал), а Радзинский - с большой?»

Побеседовать на эту тему с Э. Радзинским Ш. Чиковани смог в дни Международного книжного салона в Париже 21 марта 2005 г.:

Чиковани: ...На чем основано Ваше утверждение о том, что он был монархистом?

Радзинский: Это не мое убеждение. Это то, в чем обвиняли Соколова... Его пафос - пафос истинного монархиста - оказался подозрительным...

Чиковани: Кто же все-таки «обвинял» Соколова в монархизме? Назовите, пожалуйста, хотя бы один из Ваших источников.

Радзинский: Я не помню. Это было очень давно, 15 лет назад, и это не столь важно. [...] Если я обидел Соколова, то беру свои слова обратно...

«Определяя следствие Соколова как белогвардейское, а самого следователя как монархиста, - комментирует Ш. Чиковани, - Радзинский либо не учитывает, либо просто не знает того факта, что большинство белогвардейцев не являлись монархистами»[xliv]. К сожалению, в этом плохо разбираются в России и до сих пор[xlv].

Да, расследовать дело о цареубийстве вовсе не значит быть монархистом.

Но сеанс массового гипноза на этом, похоже, не заканчивается.

 «В ожидаемых от него выводах, - утверждает Т.Л. Миронова, - Соколов, безусловно, должен был быть единомыслен с Вильтоном и Дитерихсом»[xlvi].

С английским журналистом следователь, как мы убедимся в этом далее, был действительно единомыслен. А вот с генералом оба они, в оценках Государя, Государыни и Их Друга, расходились полностью.

В книге Р. Вильтона (1868-1925), вышедшей в Лондоне в 1920 г., также как и у Н.А. Соколова, также есть главы, посвященные Распутину:

«Как ни муссировался в народе Распутинский яд, до известной степени дискредитировавший и Самого Царя, эта легенда могла только возбудить толпу против Царицы. [...] До революции яд пропаганды сосредоточивался исключительно на Императрице. Все грязные сплетни, злобные слухи и пасквили направлялись на больную психически женщину, абсолютно беззащитную от этой подпольной травли. Роковая вера Царицы в Ее "святого" облегчала задачу революционных организаций и давала им неисчерпаемый материал»[xlvii].

«Николай влюбился в Нее, когда Ей было всего 15 лет, и 8 лет терпеливо ждал Ее. Еще девочкой Она уже властвовала над Ним, и эта Ее власть над Ним осталась на всю жизнь. Сейчас же, после свадьбы, определилось ясно, кто будет главой Семьи. Николай даже не пытался оспаривать эту власть и ничего не делал, не посоветовавшись предварительно с Женой и не заручившись Ее согласием. [...] Над всем доминировала Императрица и Ее влияние, Ее воля сказываются на всем укладе придворной жизни в сфере домашнего обихода. Сам Николай подчиняется Ее влиянию до полного обезличения Его личности. Он даже не сердился никогда и, возможно, потерял эту способность»[xlviii].

«Ненормальность Александры Феодоровны сказывается в ее обращении и в Ее отношении к Распутину. Ее болезненная мистическая фантазия превратила его в святого. Не терпя никаких противоречий в людях, Она требовала такого же отношения к нему от всех. Противоречий никаких не могло быть. [...] Центром в этом вопросе была Императрица. Роковая женщина Романовской Семьи и России, Она тянула к Себе все нити в этой трагедии. [...] Дети стыдились Распутина, но не смели открыто выражать свои чувства из уважения к матери. [...]

Авторитет "святого", перед которым должен был преклоняться даже Сам Царь, был авторитетом, даже прикрывающим грубое циничное обращение его к [Великим] Княжнам, вызвавшее однажды протест их гувернантки. Но этот протест имел в результате ее увольнение, но не имел никакого влияния на дальнейшее процветание "святого старца"»[xlix].

По словам самого Р. Вильтона, он даже «допускал, что покойная Императрица не была чужда знакомства с так называемой "черной магией", поскольку это допускала Ее религиозность [sic!]. Она читала много произведений мистическо-оккультного характера. Соблазн был слишком велик для Ее пытливого, расстроенного воображения. На все это указывает пристрастие Ее к кабалистическим знакам и формулам (свастика)[l]. [...] Само появление Распутина до известной степени объясняется тем же расстроенным Ее воображением. Распутин наружно имел некоторое, хотя и отдаленное, сходство с Иоанном Грозным. Являлась идея о воплощении абсолютного Русского Самодержца в облике крестьянина как представителя народа. Все это вместе олицетворяло Россию и внушало мысль о сверхъестественном вмешательстве Божества для спасения России»[li].

«...Известная всему Петербургу Анна Вырубова, составившая себе столь печальную известность своей близостью к Распутину, который сам же грубо афишировал ее в своих кутежах и пьяной мужицкой похвальбе. Все это образовало около Вырубовой ореол позорной гласности. [...]

Существовало и существует мнение, что Вырубова была лишь слепым орудием в руках Распутина благодаря своей простоте, граничащей якобы с глупостью. Это далеко не так. Все ее поведение, ловкость, с которой она вкралась в доверие Императрицы, доказывают. Что это была умелая интриганка. Ее тактика, ее приемы обращают мысль к ее отцу, Танееву, ловкому царедворцу старого времени»[lii].

«По существу же дела Вырубова была ничто иное, как соучастница Распутина, его агент и ничего более. Именно она держала Распутина в курсе всего, что происходило при Дворе, а главным образом осведомляла его обо всем что касалось семейной жизни Романовых и, в особенности, здоровья Наследника.

Соглядатайство Вырубовой и поддерживало роль Распутина в глазах ненормальной Императрицы. [...] Она давала знать Распутину, когда именно следовало ему появиться у постели больного. Он приходил как раз перед кризисом или в самый кризис и "исцелял".

Большие подозрения вызывает также его близость к известному в свое время в Петрограде доктору Бадмаеву. Этот человек еще при Императоре Александре III составил себе определенную репутацию как знахарь. [...] Связь между Бадмаевым и Распутиным была, безусловно, и весьма большая. Распутин его всюду рекламировал...»[liii]

Ловко! Выходит, что А.А. Вырубову оболгала не стоустая молва, а Григорий Ефимович, ее духовный отец!

И все же в этой характеристике несчастной страдалицы больше повинен не Вильтон или Соколов, никогда не знавшие Анну Александровну, а Жильяр, знакомый с ней лично и оболгавший ее в своих показаниях. При этом к коллеге-очевидцу В.М. Рудневу ни следователь, ни английский журналист совершенно не прислушались.

О самом Г.Е. Распутине Р. Вильтон, по его словам «на основании несомненных новых данных, имеющихся в его распоряжении»[liv], писал следующим образом: «Бойкий и болтливый, охочий до баб, он не пользовался уважением среди своих односельчан, смотревших на него как на мужика легкомысленного. В деревне его звали "Гришкой". Ничто не отличало его от соседей. Также он пахал, косил, пил водку, бил жену, молился и ругался. [...]

Очень часто Распутин кутил вне своего дома, нередко в отдельных кабинетах шикарных ресторанов. Там он распоясывался вовсю: пел циничные песни, ругался и вел себя, как животное, т.е. проявлял себя именно так, как мог вести гулящий мужичонка, попавший в необычную обстановку. [...]

И, тем не менее, этот пьяный, безалаберный и безнравственный мужик делал историю России. Несомненно, Распутин имел политическое значение и влиял на государственное управление. Он давал советы Царю по вопросам первейшей государственной важности и имел наглость кричать и топать ногами на Николая II, когда тот невнимательно к нему относился»[lv].

Далее, вопреки здравому смыслу, следовали намеки на прогерманскую ориентацию Г.Е. Распутина и Государыни: «...Дочь Распутин вышла потом замуж за тайного немецкого агента. Здесь также играет роль и тибетский доктор Бадмаев, и другие темные личности, тершиеся около Распутина и внушавшие ему симпатизирующий Германии образ мысли. [...] Влияние немцев на Распутина становится еще яснее, если вспомнить, что выдающийся немецкий орган "Кёльнише Цайтунг" помещал статьи, в которых со слов германофила графа Витте характеризовалась роль Распутина в благоприятном освещении. Тут ясно проглядывает та самая игра, которая при своем дальнейшем развитии выразилась в ставках на Ленина и на "товарищей", командированных в Россию. Немецкая ориентация Распутина отразилась на Императрице, которую, благодаря ему, стали считать чуть ли не союзницей Германии. Как орудие в руках Императрицы, Распутин вызвал революцию и разложение России. Как орудие в руках немцев, он вызвал народную ненависть к Императрице и дискредитировал идей Царской власти»[lvi].

В конце концов, Р. Вильтон доходит до саморазоблачения. В послесловии он пишет буквально следующее: «Борис Соловьев, Анна Вырубова и их сотоварищи считаются (правильно или нет - этого мы не касаемся) действительными агентами Германии...»[lvii]

«Недавно, - продолжает он, - я получил некоторые сведения, касающиеся того, каким путем Распутин достиг своего положения при Русском Дворе [...] По этим данным, оказывается, что во время своего паломничества Распутин после посещения Афона поехал в Болгарию, где познакомился с Фердинандом Кобургским. Маккиавеллиевская душа последнего сейчас же подсчитала выгоды, которые можно извлечь из паломника. Фердинанд знал мистические наклонности Императрицы; этот экзальтированный крестьянин грубых понятий, но не лишенный природного красноречия, мог быть использован как ценное орудие. Он указал на него своим берлинским друзьям и через них устроил ему знакомства в Петрограде. Гришка был доведен до самых ступеней трона, который надо было поколебать. Коварный Болгарский царь рассчитывал присвоить себе при поддержке Германии право на Византийский венец, но он не мог бы овладеть им иначе, как наступить на обломки России. Не трудно понять, почему он заинтересовался Распутиным»[lviii].

Или всё это тоже сфальсифицировано?

Обвиняя других в паранойе, английский журналист сам был, как видим, фактически подвержен этому тяжелому недугу.

С чем можно сравнить процитированные нами страницы из книг Н.А. Соколова и Р. Вильтона? - С газетной травлей. А еще, пожалуй, с настенной порнографией в Ипатьевском доме.

Недаром все-таки Ш. Чиковани, современный парижский публикатор книги Р. Вильтона, совершенно откровенно пишет о том, чьим последователем, на самом деле, является Э. Радзинский (пусть не во всем, но, по крайней мере, концептуально): «...Если всю "тайну" "мужиченка, попавшего в случай" Вильтон рассказывает в небольшой главе своей книги, то нашему исследователю [Радзинскому] пришлось исписать для этого 575 страниц»[lix].

И еще: создается впечатление, что Т.Л. Миронова, прежде чем писать, не освежила в памяти писания Р. Вильтона.

***

Но вот мы, наконец, и пришли к книге генерала М.К. Дитерихса (1874†1937), напечатанной в 1922 году во Владивостоке в типографии Военной академии на острове Русском.

В этом труде поражает многое: глубокое понимание Царской Семьи, проникновение в подлинный духовный мiр Царственных Мучеников, особенно Государыни. (Хотя, следует признать, германофобию не смог преодолеть и он[lx].)

В нем хорошо видны душевные свойства самого автора: честность, благородство, любовь к Государю и Государыне. Это по-настоящему верующий, и верующий именно церковно, человек. Не случайно именно на него выпала почетная, и одновременно чрезвычайно ответственная миссия стать одним из организаторов Приамурского Земского Собора 1922 г. во Владивостоке, на котором Михаил Константинович был избран правителем Приамурского Земского Края и воеводой Земской Рати. Собор, напомним, провозгласил восстановление в России Самодержавной Монархии. Генерал же был главным идеологом этого движения на последних свободных землях Российской Империи[lxi].

 «Нравственные облики покойных Государя и Государыни, - отмечал М.К. Дитерихс, - обрисовываются более полно в рассказах лиц, случайно ставших близко к интимной жизни Царской Семьи уже в революционный период, т.е. лиц, как бы наблюдавших за жизнью Семьи со стороны и не принадлежавших раньше к придворной среде. [...]

Госпожа Битнер, случайная учительница в Тобольске, преподававшая русский язык Наследнику, говорит: "[...] В Своих потребностях Государь был очень скромен [...] Был Он весьма религиозен; ни ханжества, ни суеверных предрассудков в Нем не было. Он был истинный русский христианин по вере и строгий исповедник догматов Православной Церкви. [...] Отличительной чертой в Его натуре, наиболее Его характеризовавшей, было свойство доброты, душевной мягкости. Это был замечательно добрый". [...]

Чувства Государя и Государыни к России определеннее всего выражаются в словах Государыни: когда после отречения Государь вернулся к Семье, то приближенные в порыве любви к Их Величествам хотели выразить сочувствие Их страданию. Тогда Государыня, указав на распятие Христа, сказала: "Наши страдания - ничто. Смотрите на страдания Спасителя, как Он страдал за нас. Если только это нужно для России, Мы готовы жертвовать и жизнью и всем". [...]

В семейном быту Государь всецело подчинялся воле Государыни; Он хотел, чтобы хозяйкой в Семье все считали Ее. Если к Нему обращались с каким-либо семейным или хозяйственным вопросом, Он обыкновенно отвечал: "Как жена, Я Ее спрошу".

"Государыня, как была Царицей раньше, так и осталась ею. Самая настоящая Царица: красивая, властная, величественная". - Это было общее впечатление и заключение, как людей, состоявших при Царской Семье, так и рабочих-охранников из Ипатьевского дома.

Самым характерным отличием в Государыне была именно Ее величественность - такое впечатление Она производила на всех. "Идет, бывало, Государь, - рассказывают придворные, охранники, все окружавшие Их посторонние люди, - нисколько не меняешься; идет Она, как-то невольно обязательно одернешься и подтянешься". Всегда в Ее присутствии чувствовалась в Ней Царица. Она была умная, с большим характером и весьма выдержанная женщина. Благодаря силе воли, Она вполне отвечала первенствующему положению в Семье. Но это не был гнет; Она была той надежной крышей, под защитой которой жила Семья; Она Их всех "опекала". Но за то, конечно, Она сильнее и страдала; у всех на глазах Она сильно старела.

Однако Государыня вовсе не была горда в дурном смысле этого слова; этого и не могло быть в Ней, потому что от природы Она был умна, в душе смиренная, добрая женщина. Черты Ее натуры, которые заставляли видеть и чувствовать в Ней Царицу, вовсе не были отрицательными чертами, это не являлось результатом надменности, самомнения, жестокой властности, эти качества совершенно в Ней отсутствовали. Она была именно величественна, как Царица, величественна в Своих чувствах, взглядах и особенно в духовных и религиозных воззрениях.

Государыня была безконечно добра и безконечно жалостлива. [...]

С Мужем у Нее были прекрасные, простые отношения. Они Оба любили друг друга, и хотя для всех ясно чувствовалось, что главой в доме была Она, но не было ни одного вопроса, о котором бы Она раньше не посоветовалась с Мужем. [...]

Государыня, безусловно, искренно и сильно любила Россию, совершенно так же, как любил ее и Государь. Так же, как Государь, смотрела Она и на русский народ: хороший, простой, добрый народ. Это не были слова. Это было глубокое убеждение, проявлявшееся у Нее и на деле. Уже будучи арестованной в Царском Селе, Государыня, бывало, выйдет гулять в парк. Ей расстелют коврик, Она присядет на него, и сейчас же вокруг собирались солдаты охраны, подсаживались к Ней, и начинались разговоры. Государыня разговаривала с ними и улыбалась; разговаривала без принуждения Себя, и никто ни разу не слышал, чтобы кто-либо из солдат осмелился бы Ее обидеть во время таких бесед. [...]

Государыня была сильно религиозной натурой. У такого человека, как Она, это не могло быть ни лживым, ни болезненным.

Ее вера в Бога была искренняя и глубокая. Как человек, не терпевший по природе какой-либо лжи, Она, приняв Православие, приняла веру не по форме, не по необходимости, а всем сердцем, всем разумом, всей волей. Иной Она не могла быть. Ее вера, Ее набожность были искренни, глубоки и чисты. Никакого ханжества в Ней не было и по натуре не могло быть. По основе христианского учения Она верила всем сердцем в силу молитву, верила до конца. [...]

Чистая, глубокая вера в Бога, сопровождаемая всегда безхитростным, спокойным, здравым суждением рассудка - вот чем отличаются беседы Государыни с близкими Ее сердцу и духу людьми в многочисленной переписке. Никакой экзальтации, никакой искусственности, никакой фальши не чувствуется в Ее словах. И только натуры очень хорошие, в свою очередь религиозные, но не способные воспринимать веры до конца, могли видеть в Государыне религиозную экзальтацию и приписывать Ей истеричность, болезненное явление, до сих пор не объятое и не исчерпанное наукой.

Настанет время, когда воскресшая Россия и возрожденный искренним раскаянием русский человек скажут свое последнее и окончательное слово о трагически погибших Государе Императоре и Государыне Императрице. Но русский человек дореволюционного периода сказать этого слова не может: он жил и знал Царя и Царицу не теми, какими Они были в действительности, а теми, которыми Их представляли ему кошмарная интрига, гнусная, продажная печать и грязные слои общества и своя извращенная и притупленная мысль. Общество России питалось сведения о Царской Семье не от тех, кто знал или мог знать правду о Них, а от тех, кто умышленно не хотел знать правды и умышленно искажал ее, если и знал. Не характерно ли то, что когда теперь устанавливается лицо непосредственных вдохновителей и руководителей кошмарного преступления в доме Ипатьева, почвой для особого распространения лжи о Царской Семье была избрана Ее религиозность.

Здесь в этой области ложь была доведена до чудовищно грязных размеров и совершенно непостижимо воспринята громадной массой общества, уверовавшей или, во всяком случае, не противодействовавшей утверждению лжи в темных словах толпы, и это уже есть преступление чисто русского общества, кто бы ни являлся его вдохновителями и руководителями. Пока в руководящей русской интеллигенции не появится искреннее сознание этой своей вины, до тех пор пропасть между нею и простым народом не исчезнет, а следовательно, и истинного, светлого воскресения России не начнется, так как оружие победившей Лжи остается в прежних руках.

Чтобы сознать вину, надо знать правду и поверить в нее. Надо поверить тем окружавших Царскую Семью людям, которые знали Ее непосредственно и любили как людей исключительного христианского начала. Эти люди с полной готовностью рассказали все, что знали, и как и чем объясняли себе явления, которых были свидетелями»[lxii].

Книга генерала М.К. Дитерихса, в отличие от таковых Н.А. Соколова и Р. Вильтона, включает все отзывы долголетних верных слуг Царской Семьи (Т.И. Чемодурова, А.А. Волкова, Е.А. Шнейдер и других).

 «Я не умею рассказывать про характеры Царской Семьи, - заявил камердинер Государыни А.А. Волков (1859†1929) следователю, - потому что я человек неученый, но я скажу, как могу. Я скажу про Них просто: это была самая СВЯТАЯ ЧИСТАЯ СЕМЬЯ. [...]

Все это злоба и клевета, что писали нехорошего про Государя, что Он пьет, и про Государыню, что Она имеет дело с Распутиным. В Распутина Она верила, как в святого. Кого хотите спросите из близких к Ним, и все Вам скажут одно. Это все грязь и мерзость, что нарочно в революцию про Них в газетах писали. Распутина я за всё время видел во Дворце два раза. Его принимали Государь и Государыня вместе. Он был у них минут 20 и в первый и во второй раз. Я ни разу не видел, чтобы он даже чай у Них пил. Государыня относилась к нему как к святому, потому что Она верила в святость некоторых людей. Она его, наверное, уважала. [...] После убийства Распутина Она была расстроена и не принимала никого. Но ни малейшего даже намека Она ничем не обнаружила на то, что это был человек, про которого можно было бы подумать что-нибудь грязное»[lxiii].

«При встречах с Государем, - свидетельствовал старый верный слуга, - Распутин целовал у Него руку, Государь же - руку Распутина»[lxiv].

«За время моей почти что 10-летней службы при Государе, - показывал Его камердинер Т.И. Чемодуров (1849†1919), - я хорошо изучил Его привычки и наклонности в домашнем обиходе и по совести могу сказать, что Царь был прекрасным семьянином. [...]

Отличительной чертой всей Царской Семьи была глубокая религиозность: никто из Членов Семьи не садился за стол без молитвы, посещение Церкви было для Них не только христианским долгом, но и радостью. Отношения между Членами Семьи были самые сердечные и простые, как между Государыней и Государем, так и между Детьми и Родителями. [...]

Как я уже показал Вам, Государь и Государыня отличались особенной набожностью; каждому из Детей Государыня дарила образки, с которыми Дети не расставались. У Го­су­да­ры­ни, ме­ж­ду про­чим, бы­ла осо­бо по­чи­тае­мая ею ико­на Фео­до­ров­ской Бо­жи­ей Ма­те­ри, та са­мая, ко­то­рая мне бы­ла предъ­яв­ле­на при ос­мот­ре до­ма Ипать­е­ва (най­ден­ная в вы­греб­ной яме. - С.Ф..), с ико­ной этой Го­су­да­ры­ня ни­ко­гда не рас­ста­ва­лась и все­гда ее име­ла у Сво­его из­го­ло­вья; ку­да бы Го­су­да­ры­ня ни от­лу­чи­лась, хо­тя бы на ко­рот­кое вре­мя, все­гда бра­ла эту ико­ну с Со­бой, и я не до­пус­каю мыс­ли, что­бы Го­су­да­ры­ня мог­ла ку­да-ни­будь от­быть, доб­ро­воль­но ос­та­вив эту ико­ну. [...] Лишить Императрицу этой иконы было равносильно лишению Ее жизни»[lxv].

О по­след­них днях Цар­ст­вен­ных Му­че­ни­ков Терентий Иванович впо­след­ст­вии го­во­рил: «Он [Царь] как бы ока­ме­нел и не вы­да­вал Сво­его со­стоя­ния, Го­су­да­ры­ня стра­да­ла и все мо­ли­лась».

«Такой удивительно дружной, любящей Семьи я никогда в жизни не встречал и, думаю, в своей жизни уже больше никогда не увижу»[lxvi], - такое впечатление вынес из общения с Царственными Мучениками полковник Е.С. Кобылинский (1879†1927), на­чаль­ник ка­рау­ла, за­тем ко­мен­дант Алек­сан­д­ров­ско­го Двор­ца в Цар­ском Се­ле, а впо­след­ст­вии и гу­бер­на­тор­ско­го до­ма в То­боль­ске, где на­хо­ди­лась в за­то­че­нии Се­мья Императора Николая Александровича.

«Вся эта Семья в общем подкупала Своей простотой и добротой, - подтверждала преподавательница Августейших Детей в Тобольске К.М. Битнер (1878†1937). - Ее нельзя было не любить. Я никак не могу уложить себе в голову всего того, что писалось в революцию про эту Семью и, в частности, про отношения Государыни к Распутину. Всякий, кто только видел и знал Ее, Ее отношения к Мужу, Ее взгляды, вообще знал Ее всю, тот мог бы только или смеяться от этого, или страдать. Она, как набожная, вероятно, верила в его силу: дар молитвы. [...] Когда у меня был спор с Государыней и я стала Ей говорить, что Ей не говорят всего, Она, между прочим, сказала мне: "Мало ли что говорят. Мало ли каких гадостей говорили про Меня". Ясно тогда было, в связи с другими Ее словами и мыслями, что Она намекала на Распутина. Я говорила на эту тему с Волковым, с Таней Боткиной, с Николаевой, с которой была очень близка Гендрикова, - вот именно это и говорили они все: Она верила в силу молитвы Распутина»[lxvii].

Приводил ген. М.К. Дитерихс в своей книге и показания «камер-юнгферы Государыни Марии Густавовны Тутельберг, прослужившей при Александре Феодоровне с года Ее замужества и до екатеринбургского заключения»:

«...Потом был убит Распутин. Я помню, что по поводу его убийства я говорила с Ее Величеством и прямо сказала Ей, что убийство Распутина это первый выстрел революции. Ее Величество сказала мне, что революция подготовляется уже давно; что уже с русско-японской войны идет подготовка недовольства в народе.

Это было возмутительной неправдой, что тогда говорили и что писали потом в русских газетах про Августейшую семью. Они получали все газеты в Царском, какие тогда выходили. Я однажды сказала об этом Государыне. Ее Величество мне ответила: "У кого совесть чиста перед Богом, того не может это запачкать".

Распутин попал к Царской Семье впервые, как мне помнится, в Спале. Тогда вся Царская Семья жила там и с Алексеем Николаевичем произошло несчастье. [...]

Он был у нас, молился о выздоровлении Алексея Николаевича, и Алексею Николаевичу тогда же стало легче. После этого Распутин бывал у нас во Дворце неоднократно, но вовсе не так часто, как это говорили. Он бывал у нас тогда, когда бывал болен Алексей Николаевич. Сама я видела его за все время только один раз мельком. Я проходила по коридору и видела, что коридором шел (это было в Царском) простой мужик, в простых сапогах и русской рубашке. Лица его я не помню. Помню только, что у него были темные, блестящие глаза.

Государыня Императрица была глубоко религиозная женщина. Она верила в силу молитвы и верила глубоко, что Распутин наделен даром молитвы; что от его молитвы легче делается Алексею Николаевичу. Вот так Ее Величество и относилась к Распутину. Когда он был убит, Ее Величество была сильно огорчена. Тогда и Его Величество был, вероятно, обезпокоен этим. Он в момент убийства Распутина был в Ставке. Опасаясь за здоровье Ее Величества, Государь тогда экстренно прибыл из Ставки.

Помню, что однажды я высказала Ее Величеству свое некоторое сомнение в личности Распутина. Я сказала Ее Величеству, что Распутин простой, необразованный мужик. На это Ее Величество мне сказала:

"Спаситель выбирал Себе учеников не из ученых и теологов, а из простых рыбаков и плотников. В Евангелии сказано, что вера может двигать горами", и, показывая на картину исцеления Спасителем женщины, Ее Величество сказала:

"Этот Бог и теперь жив.

Я верю, что Мой Сын воскреснет. Я знаю, что Меня считают за Мою веру сумасшедшей. Но ведь все веровавшие были мучениками"»[lxviii].

Генерал М.К. Дитерихс так прокомментировал все эти свидетельства верных: «"Этот Бог и теперь жив" - это религия православного честного русского человека, религия и "Божьих Помазанников" Русского народа.

...Люди, близко стоявшие и видевшие жизнь и правду этих "Помазанников Божьих", все в один голос свидетельствуют - это были Люди, сильные христианской верой, верой Своего народа. Они не боялись клеветы и грязи, потому что совесть Их была чиста перед Богом. Они не переставали в простоте Христовой верить в этого Бога и готовы были стать мучениками за веру Своего старого Русского народа.

Они и стали для Православной Церкви и мучениками, отдав жизнь за воскресение народа»[lxix].

Мимо всего этого прошел не только английский журналист, но и русский следователь.

Именно в этом разномыслии генерала и следователя коренится истинная причина крайне неприязненного отношения последнего к благородному М.К. Дитерихсу.

Н.А. Соколов негодовал на него не просто за то, что тот опередил его с изданием книги, а, прежде всего, за то, что он написал такую книгу, которая разоблачала его еще не вышедшие «записки» в глазах читателя. Кстати говоря, заметим, не только того современного ему, но и будущего читателя.

***

Вернемся, однако, к статье Т.Л. Мироновой.

Л.Е. Болотин пишет, что «Татьяна Леонидовна предлагала именно версию, а не научно установленный факт». По сути это, конечно, так, но вот что пишет сама Т.Л. Миронова: «У нас нет сомнений»[lxx].

Взвешенная позиция Леонида Евгеньевича позволила ему, на наш взгляд, придти к заслуживающим внимания выводам: «...Приходится признать и то, что хотя Н.А. Соколов принадлежал к лучшим людям своего времени, но все же он был человеком этого времени с рядом расхожих предубеждений и заблуждений. И в подходе к личностям Государыни и Друга Царской Семьи он оказался не на высоте своего профессионального достоинства. Это никак не снижает ценность кропотливой и методически достоверной следственной работы Н.А. Соколова непосредственно по фактам Екатеринбургского злодеяния, которые излагаются им независимо от его собственных политизированных оценок Императрицы и сибирского крестьянина. Эти политические оценки находятся вне рамок самого следствия по цареубийству, и, действительно, по наблюдениям Т.Л. Мироновой носят вставной характер. И здесь можно усмотреть проблему влияния князя Н.В. Орлова на Н.А. Соколова не в процессе Сибирско-Уральского периода следствия, но в процессе ведения им следствия в Европе и написания книги. По своему положению сам Н.А. Соколов в дореволюционный период был максимально далек от реалий быта и бытия Царского Двора. Вполне вероятно, что его доверием злоупотребил князь Н.В. Орлов, чья жизнь через отца - Царского адъютанта князя В.Н. Орлова - была связана с интригами вокруг Императорской Семьи. Для следователя князь Н.В. Орлов был ценным очевидцем. С одной стороны - общественное мнение предреволюционной поры, и с другой стороны подтверждающие это общественное мнения приватные "свидетельства" придворного князя оказали на следователя такое влияние, что он оказался в плену расхожих тенденциозных предубеждений, относительно религиозного характера Императрицы и значения Г.Е. Распутина-Нового в судьбе Царской Семьи».

Однако, по мнению Л.Е. Болотина, «неточность версии [Т.Л. Мироновой] о книге Н.А. Соколова, не отменяет того достоинства этой статьи, что в ней прямо указывается ближайший к следователю источник измышлений о Государыне и Г.Е. Распутине-Новом, к которому недостаточно критично отнёсся сам Н.А. Соколов, видимо, подпав под действие опытного великосветского обаятеля и интригана. Ведь характеристика, данная Т.Л. Мироновой князю В.Н. Орлову и его сыну, остается в силе.

Конечно, в свете этого образ знаменитого и безкомпромиссного следователя несколько теряет свою идеальность и правильность. Но, в конце концов, мы хотим иметь дело с подлинной духовной и исторической реальностью, а не с залакированными представлениями о ней, как бы нам этого порой не хотелось. Кроме того, исследовательница заострила наше внимание на реальной  проблеме разночтений между французским прижизненным и русским посмертным изданиями книги следователя Н.А. Соколова. Такая проблема существует и это свидетельствует о том, что необходимо тщательная сравнительная работа по сличению всего русского текста книги с её французским прижизненным изданием, а также научное издание русской книги Н.А. Соколова с соответствующими комментариями во всех местах разночтений».

Имея в виду эту будущую весьма важную работу, нам хотелось бы указать на целый ряд фактов, свидетельствующих о некоторых подводных камнях, влиявших на процесс изложения результатов следствия его участниками, находившимися уже за границей.

«...Пунк­том след­ст­вия, вы­звав­шим взры­вы стра­стей, ин­триг и про­ти­во­дей­ст­вия, - вспоминал один из близких знакомых Н.А. Соколова, - был пункт, го­во­рив­ший о ро­ли ев­ре­ев в убий­ст­ве Цар­ской Се­мьи. Еще до при­ез­да Со­ко­ло­ва в Па­риж, ев­реи, че­рез по­сред­ст­во про­дажных лю­ди­шек, пы­та­лись про­кри­чать на весь мiр, что к ека­те­рин­бург­ско­му пре­сту­п­ле­нию ев­реи ни­ка­ко­го ка­са­тель­ст­ва не име­ют. [...] За­стрель­щи­ком ев­рей­ской про­па­ган­ды явил­ся Тель­берг, быв­ший ми­ни­ст­ром юс­ти­ции Ом­ско­го пра­ви­тель­ст­ва по­сле Ста­рын­ке­ви­ча. Вос­поль­зо­вав­шись пер­во­на­чаль­ны­ми ра­пор­та­ми Со­ко­ло­ва, ко­то­рые он ос­та­вил у се­бя, Таль­берг, прие­хав в Аме­ри­ку, гро­мо­глас­но зая­вил о пол­ной ев­рей­ской не­ви­нов­но­сти в де­ле ца­ре­убий­ст­ва. Сиг­нал, под­дан­ный Тель­бер­гом из Аме­ри­ки, был под­хва­чен в Па­ри­же»[lxxi].

Уроженец Царицына, Георгий Густавович Тельберг (1881-1954) - до революции кадет, кандидат в члены Государственной думы. В качестве адвоката участвовал в политических процессах. В том числе принимал участие в защите секты хлыстов в 1905 г.[lxxii]

По некоторым сведениям, Н.А. Соколов посылал ему копии ряда материалов следствия[lxxiii]. Совместно с Р. Вильтоном он выпустил английскую версию книги «The Last Days of the Romanovs» (London. 1920). В 1924 г. в Берлине в «Историко-литературном сборнике» «Историк и Современник» (Т. 5) Г.Г. Тельберг издал протоколы четырех важных свидетелей по делу о цареубийстве, подвергнув их неоговоренным сокращениям и переработке. Его дочь Инна властями США была допущена работать синхронным переводчиком на Нюрнбергском процессе, а затем исполняла такую же работу в ООН.

Это не единственная такого рода «странность».

Укажем, прежде всего, на то, что Р. Вильтон принимал участие в убийстве Г.Е. Распутина. (Об этом подробно мы намереваемся рассказать в одной из будущих наших книг.)

Приписывая зятю Г.Е. Распутина интерес к оккультизму, а Государыне - занятия «черной магией», Н.А. Соколов и Р. Вильтон игнорируют подобные увлечения их ближайшего сотрудника капитана П.П. Булыгина (1896†1936). Именно ему следователем Н.А. Соколовым была поручена передача Доклада об итогах дела вдовствующей Императрице Марии Феодоровне[lxxiv]. Более того, факты свидетельствуют о том, что он вел допросы, прикрываясь тем, что делает это «по поручению Ее Величества Государыни Императрицы Марии Феодоровны»[lxxv], вводя тем самым допрашиваемых в заблуждение. П.П. Булыгин оставил также воспоминания о сибирском следствии, опубликованные в 1928 г. в рижской газете «Сегодня». Не может не обратить на себя внимание также факт публикации в 1935 г. в известном лондонском издательстве Hutchinson & Co под одной обложкой этих мемуаров П.П. Булыгина («Убийство Романовых»)[lxxvi] и сочинения А.Ф. Керенского «Путь к трагедии». Причем, перевод книги П.П. Булыгина на английский язык осуществил сын А.Ф. Керенского - Глеб. Вряд ли, конечно, Булыгин был единомышленником Керенского. Скорее всего, его позиция просто устраивала ту сторону.

Нельзя также сбрасывать со счетов характеристику, которую дал ген. М.К. Дитерихс Н.А. Соколову: «Как человек самолюбивый и фанатик своей профессии, он нередко проявлял вспыльчивость, горячность и подозрительность к другим людям. Особенно это случалось на первых порах, при первом знакомстве, когда он сталкивался с людьми, близко стоявшими к покойной Царской Семье. [...] Он склонен был видеть по своей экспансивности недоброжелательство со стороны этих свидетелей, если они не могли дать ему ответа на задававшиеся им вопросы»[lxxvii].

Методология Н.А. Соколова подвергалась жесткой критике и со стороны монархистов.

«Что же ка­са­ет­ся ма­те­риа­лов су­деб­но­го след­ст­вия, опуб­ли­ко­ван­ных Н. Соколо­вым, - писал уже упоминавшийся нами офицер С.В. Марков, - то я от­нюдь не мо­гу при­знать их без­при­стра­ст­ны­ми и от­ве­чаю­щи­ми ис­ти­не. По не­по­нят­ной для ме­ня при­чи­не, Н. Со­ко­лов весь­ма лег­ко­мыс­лен­но и при­стра­ст­но рас­по­ря­дил­ся  имев­ши­м­ся у не­го след­ст­вен­ным ма­те­риа­лом, сде­лав из не­го вы­бор­ки сви­де­тель­ских по­ка­за­ний, ос­ве­тив из­вест­ные фак­ты и роль не­ко­то­рых лиц в угод­ном ему све­те»[lxxviii].

Ознакомившись с опубликованной в милюковских «Последних новостях» статьей Р. Словцова (30.3.1924), Сергей Владимiрович писал: «Из этой ста­тьи мне сде­ла­лось яс­ным, что Н. Со­ко­лов, во­пре­ки уве­ре­ни­ям ка­пи­та­на Бу­лы­ги­на, ре­шил пре­дать су­деб­ную тай­ну глас­но­сти пу­тем из­да­ния кни­ги сво­их вос­по­ми­на­ний на фран­цуз­ском язы­ке, что яс­но го­во­ри­ло мне о ком­мер­че­ской под­клад­ке это­го пред­при­ятия, так как со­вер­шен­но яс­но, что фран­цуз­ская пуб­ли­ка бо­лее кре­ди­то­спо­соб­на, чем рус­ские бе­жен­цы, ко­то­рых Н. Со­ко­лов за­ста­вил про­ждать бо­лее го­да, пре­ж­де чем он дал нам всем воз­мож­ность оз­на­ко­мить­ся с рус­ским под­лин­ни­ком его кни­ги»[lxxix].

Показательно также, что по целому ряду причин, уже будучи в эмиграции, Н.А. Соколов «не встретил сочувствия к своей следовательской работе и со стороны некоторых уцелевших Членов Дома Романовых и известного числа русских видных эмигрантов»[lxxx].

О многом заставляют задуматься и вот эти признания самого следователя: «В нашем судебном творчестве мы часто ищем истину, оперируя фактами общеизвестными. Здесь они имеют особый характер: они факты исторические. Я никогда не мыслил и менее всего теперь претендую выступать в роли исторического исследователя. Я не знал жизни, психологии той среды, к которой принадлежали потерпевшие от преступления»[lxxxi].

«Факты общеизвестные» - это ни что иное, как общественное мнение, сформированное - в данном случае - сплетнями, слухами, ложью, произнесенной с думской трибуны или считанной с газетных полос. Это никак не факты, установленные добросовестным следствием и удостоверенные независимым судом или доказанные в результате честного исторического исследования.

Именно «факты общеизвестные» лежали, к сожалению, в основе взглядов Патриарха Алексия (Редигера). Вот его развернутое мнение по этому поводу из интервью, данного в декабре 2006 г. Е.А. Смирновой, составителю содержащего немало сомнительных «свидетельств» сборника материалов о Псковоезерском старце о. Николае:

«Распутин сыграл трагическую роль в жизни последнего российского императора [здесь и далее орфография подлинника. - С.Ф.], и во многом, может быть, именно присутствие Распутина рядом с императорским домом предопределило окончание монархии в России. Его низкий моральный облик, вся его фигура вызывала неприятие монархии. Конечно, императрица Александра Феодоровна использовала любые средства, чтобы облегчить участь своего больного наследника. [Т.е. Наследник, по мнению Святейшего, был не наш, Русский, а Императрицы! - С.Ф.] А Распутин якобы в какой-то мере помогал, во всяком случае, выставлял себя как человека, который помогает. Часто так бывает, что мать, находящаяся в постоянном страхе за жизнь больного ребенка, поддается какому угодно увещеванию и любому утверждению, что именно через некое лицо придет помощь. В данном случае таковым оказался Распутин»[lxxxii].

С такими «мыслями» он и отошел в мiр иной. Однако даже авторитет сана не может утвердить ложь. Во всяком случае, надолго.

Но на клевету, особенно на святых, невозможно и не ответить. Хотя бы на одну (внешне, по обывательски, «правдоподобную»): об обезумевшей от горя матери и - продолжим заложенную в этом мысль - забывшей Свой православный и Царский долг Императрице.

Однако, вопреки всем этим «подложным» утверждениям, Святая наша Мученица-Царица была не просто матерью, а матерью верующей, и не номинально только, а доказавшей это всей Своей жизнью и самой смертью, а главное - Матерью Императрицей во всей полноте этих понятий.

Для опровержения позорного навета нам достаточно двух фактов. (Конечно, можно было бы привести гораздо больше, но, как говорили древние: Sapienti sat[2].)

Государыня, по свидетельству фрейлины баронессы С.К. Бугсгевден, «всегда была убеждена в исцелении верой. Однажды в беседе с Ней я упомянула о случае, о котором узнала из газет: родители, чьи дети заболели дифтерией, не стали вызывать к ним врача, а доверились целителю. В результате дети умерли. Я выразила своё возмущение, заявив, что эти родители совершили настоящую глупость, хотя могли обратиться к самым современным медицинским средствам. Императрица же очень удивила меня, ответив: "Моя дорогая, всё дело в том, что они молились недостаточно усердно. Если бы их молитвы были истовыми, дети бы выздоровели!"»[lxxxiii].

Пример этот, конечно, не для слабонервных современных общечеловеков-гуманистов.

Что же касается особо упорствующих в заблуждениях в связи с внутренним обликом Царицы-Мученицы, то напомним им описанное многими очевидцами (тем же Жильяром, например) трудное решение Императрицы, которое Она вынуждена была принимать 12 апреля 1918 г. в Тобольске: ехать ли с Государем (неизвестно куда) или остаться с тяжко больным Наследником.

«...Было более чем тяжело!» - записал в тот день в дневнике Государь.

«Ужасные страдания», - читаем в дневнике Царицы.

Перед этими исполненными глубокими душевными муками словами ничтожны любые наши рассуждения. А ложь, так просто отвратительна и презренна. (Вроде вот этих строчек из официального доклада Н.А. Соколова вдовствующей Императрице: «Государыня почти потеряла самообладание. Она почти бегала по комнате, страшно рыдала и ломала Свои руки»[lxxxiv].)

И тут трудно не вспомнить пророческие слова Бабушки Царицы, легендарной Английской королевы Виктории, сказанные о своей Великой внучке: «Я УВЕРЕНА, ЧТО ИЗ НЕЕ ВЫЙДЕТ МОГУЩЕСТВЕННАЯ ИМПЕРАТРИЦА»[lxxxv].

Сергей ФОМИН

[1] Т.Л. Миронова в своей работе дает ошибочное отчество Н.А. Соколова: Александрович. - С.Ф.

[2] Понимающему достаточно (лат.).

Примечания

[i] Соколов Н.А. Убийство Царской Семьи. Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря. 1998. С. 83-89.

[ii] Там же. С. 89.

[iii] Там же. С. 76-77.

[iv] Там же. С. 97-98.

[v] Руднев В.М. Правда о Царской Семье // Русская летопись. Кн. 2. Париж. 1922. С. 54.

[vi] Император Николай II и Его Семья. По личным воспоминаниям П. Жильяра. С. 54.

[vii] Соколов Н.А. Убийство Царской Семьи. С. 99-100.

[viii] Руднев В.М. Правда о Царской Семье и «темных силах». Берлин. «Двуглавый Орел». 1920. С. 22, 24, 25.

[ix] Там же. С. 21.

[x] Вильтон Р. Злодеяние над Царской Семьей, совершенное большевиками и немцами. Сост. Ш. Чиковани. Париж. 2005. С. 153-166.

[xi] Игумен Серафим (Кузнецов). Православный Царь-Мученик. Сост. С.В. Фомин. М. 1997. С. 162-183.

[xii] Соколов Н.А. Убийство Царской Семьи. С. 100-102.

[xiii] Император Николай II и Его Семья. По личным воспоминаниям П. Жильяра. С. 103.

[xiv] Соколов Н.А. Убийство Царской Семьи. С. 93.

[xv] Там же. С. 93-94.

[xvi] Руднев В.М. Правда о Царской Семье и «темных силах». С. 13.

[xvii] Соколов Н.А. Убийство Царской Семьи. С. 92.

[xviii] Там же. С. 103.

[xix] Там же. С. 104.

[xx] Там же. С. 102, 104.

[xxi] Там же. С. 106.

[xxii] Там же. С. 108.

[xxiii] Словцов Р. Три попытки спасения Царской Семьи // Последние новости. № 1208. Париж. 1924 30 марта. Марков С.В. Покинутая Царская Семья. М. 2002. С. 507-508.

[xxiv] Емельянов Ю.Н. С.П. Мельгунов: в России и эмиграции. М. 1998. С. 200.

[xxv] Пагануцци П. Правда об убийстве Царской Семьи. Историко-критический очерк. Джорданвилль. 1981 С. 32-33.

[xxvi] Марков С.В. Покинутая Царская Семья. М. 2002. С. 485-486.

[xxvii] Соколов Н.А. Убийство Царской Семьи. Издательство С. 108.

[xxviii] Смыслов И.В. Царский путь. Размышления о канонизации царской семьи. Изд. 2-е. Б.м. 2001 (в интернете); он же. Г.Е. Распутин: Знамение погибшего царства. М. 2002.

[xxix] Болотин Л.Е. «Правда Твоя - правда вовеки!» 23 Ноября день памяти следователя Николая Соколова // Русская линия. 2005 25 ноября.

[xxx] Миронова Т.Л. Кто был автором книги «Убийство Царской Семьи» Н.А.Соколова // Русский Вестник. 25.12.2003. 25 декабря.

[xxxi] Миронова Т.Л. Из-под лжи. Государь Николай Второй. Григорий Распутин. Краснодар. 2005; То же. СПб. 2005.

[xxxii] Миронова Т.Л. Из-под лжи. С.81, 82-87.

[xxxiii] Там же. С.79-80, 87.

[xxxiv] Там же. С. 73-76, 87.

[xxxv] Болотин Л.Е. «Правда Твоя - правда вовеки!».

[xxxvi] «...И даны будут Жене два крыла». Сб. к 50-летию Сергея Фомина. М. 2002. С. 645.

[xxxvii] Там же. С. 658.

[xxxviii] Словцов Р. Три попытки спасения Царской Семьи // Последние новости. № 1208. Париж. 1924 30 марта.

[xxxix] Sokoloff Nicolas, juge d'instruction près le tribunal d'Omsk. Enquête judiciaire sur l'assassinat de la Famille Impériale Russe. Paris. Payot. 1924.

[xl] Лыкова Л.А. Следствие по делу об убийстве Российской Императорской Семьи. М. 2007. С. 12.

[xli] Миронова Т.Л. Из-под лжи. С. 81, 84.

[xlii] Пагануцци П. Правда об убийстве Царской Семьи. С. 66.

[xliii] Дитерихс М.К. Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Урале. Ч. I. М. 1991. С. 167.

[xliv] Вильтон Р. Злодеяние над Царской Семьей, совершенное большевиками и немцами. С. 134-135.

[xlv] См.: Фомин С.В. Золотой Клинок Империи. Свиты Его Императорского Величества генерал от кавалерии граф Федор Артурович Келлер (1857†1918). Издание 2-е, испр. и доп. М. «Форум». 2009.

[xlvi] Миронова Т.Л. Из-под лжи. С. 71.

[xlvii] Вильтон Р. Злодеяние над Царской Семьей, совершенное большевиками и немцами. С. 51, 63.

[xlviii] Там же. С. 52-53.

[xlix] Там же. С. 53-54.

[l] О Ца­ри­цы­ном Кре­сте (Гам­ма­дио­не) см.: «Скорб­ный Ан­гел». Ца­ри­ца-Му­че­ни­ца Алек­сан­д­ра Но­вая в пись­мах, днев­ни­ках и вос­по­ми­на­ни­ях. Сост. С.В. Фо­мин. СПб. 2005. С. 713-748. - С.Ф.

[li] Вильтон Р. Злодеяние над Царской Семьей, совершенное большевиками и немцами. С. 61.

[lii] Там же. С. 53-55.

[liii] Там же. С. 54.

[liv] Там же. С. 53.

[lv] Там же. С. 56, 58.

[lvi] Там же. С. 59-60.

[lvii] Там же. С. 122.

[lviii] Там же. С. 124.

[lix] Там же. С. 128.

[lx] Марков С.В. Покинутая Царская Семья. С. 485, 487-490.

[lxi] См. наш биографический очерк о ген. М.К. Дитерихсе в кн.: Святая Русь. Большая энциклопедия Русского народа. Под ред. О.А. Платонова. Русский патриотизм. М. 2003. С. 221-224.

[lxii] Дитерихс М.К. Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Урале. Ч. I. С. 403-41о.

[lxiii] Гибель Царской Семьи. С. 453-454.

[lxiv] Волков А.А. Около Царской Семьи. Предисловия Вел. Кн. Марии Павловны и Е.П. Семенова. Париж. 1928. С. 47.

[lxv] Гибель Царской Семьи. С. 60, 63, 81

[lxvi] Дитерихс М.К. Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Урале. Ч. I. С. 410.

[lxvii] Гибель Царской Семьи. С. 425.

[lxviii] Дитерихс М.К. Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Урале. Ч. I. С. 412-414.

[lxix] Там же. С. 414.

[lxx] Миронова Т.Л. Из-под лжи. С. 87.

[lxxi] «...И даны будут Жене два крыла». С. 654-655.

[lxxii] Тельберг Г.Г. На Волге полвека тому назад // Новое русское слово. № 11699. Нью-Йорк. 1944. 8 мая.

[lxxiii] Гибель Царской Семьи. С. 11.

[lxxiv] Соколов Н. Крестный путь Царской Семьи // Журнал Московской Патриархии. 1996. №№ 6-7.

[lxxv] Марков С.В. Покинутая Царская Семья. С. 482.

[lxxvi] Bulygin P. The Murder of the Romanovs. London. 1935 (New York. 1935).

[lxxvii] Дитерихс М.К. Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Урале. Ч. I. С. 166.

[lxxviii] Марков С.В. Покинутая Царская Семья. С. 482.

[lxxix] Там же. С. 484.

[lxxx] Пагануцци П. Правда об убийстве Царской Семьи. С. 29.

[lxxxi] Соколов Н.А. Убийство Царской Семьи. С. 73.

[lxxxii] Жил на острове подвижник. Воспоминания о протоиерее Николае Гурьянове. К столетию со дня рождения. Сост. Е.А. Смирнова. М. «Паломник». 2009. С. 23.

[lxxxiii] Буксгевден С.К. Венценосная Мученица. М. 2006. С. 225.

[lxxxiv] Соколов Н. Крестный путь Царской Семьи // Журнал Московской Патриархии. 1996. № 7.

[lxxxv] Баранчук М.Н. Императрица Александра Федоровна. (Первые страницы биографии: от рождения до венчания с Императором Николаем II. 1872-1894 годы). М. 2002. С. 136. Со ссылкой на: Hough R. Advice to a Grand-daughter. London. 1975. P. 121.