В ПЛАМЕНИ «ПОЖАРА»

«Я буду жить в своем народе»

Горит, горит село родное,
Горит вся родина моя.

«…Экое кострище из России содеяли – еще полвека отполыхает, пока не прогорит дотла! У них сколько веков плакал Иеремия, а мы только лишь спочинаем, и кто знает, надолго ли хватит наших слез…»
Виктор АСТАФЬЕВ

С кончиной Валентина Григорьевича ушел, пожалуй, последний представитель великой русской литературы ХХ века, один из ярких представителей так называемой «деревенской» прозы – ярлыка придуманного не без задней мысли одними и – «для пользы дела» – молчаливо одобренного другими.

Польза тут действительно выходила обоюдная. Одни изобрели термин с тайным и далеко идущим намерением унизить. Вторые согласились, оправдывая это тем, что ведь нельзя же, в самом деле, присвоить этим писателям название «почвенников», «русофилов» или хотя бы даже «патриотов». Ведь всё это, считали они, чревато…

Совместными усилиями всё и обосновали. Довольно грамотно… «Крестьянская проза» звучала бы как-то старорежимно, отдавая церковностью, а «колхозная» выходила излишне политизированной, обязывала соответствовать. Остановились – дабы не отставать и не забегать вперед, – на более или менее нейтральном: «деревенская».
С этим, имеющим высокомерно-пренебрежительный оттенок, именем все эти писатели и вошли в историю русской литературы, а – по значимости ими созданного – заодно и в мiровую культуру.

С кончиной В.Г. Распутина всё это перешло в ведение вечности.
Такого уже не будет. Что-то другое, наверное, да… Но точно уже не это…

Однако поток, унесший всех этих людей, не «река забвения», а «река жизни»…

И все же главное для любого писателя, его «нерукотворный памятник» – это, прежде всего, книги.
Пока они будут нужны, пока их будут читать – создавший их будет жить. Недаром некоторых давно оставивших этот мiр писателей именуют «вечными спутниками».

А еще говорят, что «поэт в России – больше, чем поэт».
Нашему читателю нередко важно знать, как он жил, как держал удар, как умирал. Последнее издавна считалось вообще главным экзаменом для человека.

Очень важной «проверкой на дорогах» было испытание на человечность. Важно было знать, способен ли он на любовь и самопожертвование, как он уживался с ближними, боролся с сильными мiра сего, подставлял плечо оступившимся, жалел обездоленных…
Вопреки попыткам противной стороны представить писателей русской настроенности этакими «заединщиками» (даже термин такой был вброшен), каждый из них был самостоятельной личностью, обладающей неповторимой индивидуальностью.
Такие, как правило, никакой дрессуре не поддавались. Не были они приспособлены и для того, чтобы ужиться в стае. Да и как сосуществовать мастеру с тем же заурядным эпигоном, щедрому со скупердяем, человеку открытому, безкорыстному с завистливым?

Подлинно талантливый человек, как правило, нежадный: берите, пользуйтесь, мне не жалко. И чем больше отдает, тем больше у него самого прибывает…
Малоодаренный (обделенный, «несчастненький») любую оказавшуюся у него по случаю блёстку блюдет паче зеницы ока, любуется ею наедине, сторожится, как бы кто ненароком ее у него не ухватил.
Такая стража изматывает человека физически и нравственно, делает его подозрительным, злым. Именно такого рода люди пытаются организовать стаю, включив в нее, для своей личной безопасности и благополучия – если возможно – людей одаренных.

Как и всякий подлинный талант, Валентин Григорьевич обладал независимым характером, поступал так, как находил нужным, вопреки, казалось бы, очевидным выгодам и складывающимся обстоятельствам.
С очевидностью об этом свидетельствуют не только ранние произведения писателя с совершенно невозможными в то время сюжетами и героями, такие, как «Живи и помни» (1974) и «Прощание с Матёрой» (1976) или позднее – «Пожар» (1985) и «Дочь Ивана, мать Ивана» (2004).

Не оглядывался, когда, по его мнению, это требовала правда, В.Г. Распутин и на единомышленников, что в пору поляризации литераторов в перестроечные годы было даже своего рода игрой с огнем.
Свидетельство тому – поднимающий весьма резкие и невиданные для той среды, в которой вращался писатель, вопросы – очерк «Что же дальше, братья-славяне?» (1992), а также вызвавшее непонимание у некоторых друзей В.Г. Распутина его решение принять в 2000 г. премию Александра Солженицына из рук ее учредителя.

Конечно, для самого Валентина Григорьевича всё это шло в едином потоке обретения им Правды и борьбы за нее. Однако на этом пути его поджидали вполне реальные риски.
Старались с двух сторон: недруги, прикидывавшиеся друзьями, и сотоварищи-посредственности, на деле оказывавшиеся нередко гораздо опаснее врагов.
Приметив любое разномыслие или недоразумение, которое между живыми людьми избежать бывает трудно, противники тут же виртуозно ставили любое лыко в строку, а затем внимательно следили, чтобы намечавшаяся трещинка не дай Бог не срослась, сдирая, если требовалось, схватившуюся было коросту, раздирая запекшуюся, казалось бы, уже рану; да пошире, так, чтобы заставить ее вновь кровоточить…
То был метод, стратегия войны за влияние на человеческие умы и души.

Так в свое время пытались сначала очаровать вернувшегося на родину А.И. Солженицына, а когда, по самостоятельности личности, это не удалось, да еще когда он и вовсе выпрягся, принявшись говорить не то, чего от него ожидали, – дружно «замолчали», убрав с телеэкранов, ловко натравив на него других, пообделеннее да умом пожиже…
На такого рода подначки идут, как правило, посредственности. Это на них, не имеющих никаких особых талантов, перекладывают затем обязанность «держать фронт», лестью и застращиванием «строить» тех, кто числится в списках единомышленников…
Один из самых заметных успешных подобных опытов могильщиков русской литературы – судьба выдающегося писателя В.П. Астафьева.
Ключом к успеху были хорошо известные многим слабости Виктора Петровича: «только его не заводи, а подсюсюкнет какой – поехало…»
Так же ловко в 2005-2006 гг., уже на моих глазах, были использованы особенности характера известного русского публициста и общественного деятеля М.В. Назарова:
http://www.nashaepoha.ru/?page=sitenews&lang=1&id=6198

Вот и с В.П. Астафьевым опыт такой удался, но, конечно, не сразу…
В.Г. Распутин поначалу (еще в 1989-м) простодушно недоумевал: «Никакого единства между нами нет. Да, наверное, и не может быть. Белов – один, я другой. Плохо только, что Виноградов в интервью “Московским новостям” пытается оторвать от нас Астафьева. Или это же делает и Приставкин, говоря, что нет и не было деревенской литературы. Сейчас ее действительно нет, но зачем же так неблагодарно-то? И Толя говорит, что вот Белов и Распутин мракобесы в публицистике, а вот Астафьев – другое дело. Он действительно другой. […] Но разрывать-то нас зачем? Видать, надо. Теперь они вот и Аверинцева к себе заманили, а мы так и останемся сами по себе. Тут ничего не поделаешь».

Поначалу понимал это и В.П. Астафьев (1991): «Что касается “доброжелателей”, вдруг обрадовавшихся нашему якобы с Распутиным и Беловым расхождению в жизни и творчестве, то и фронтовые друзья, и бывшие детдомовцы, еще оставшиеся в живых, могут подтвердить, что товарищей и друзей своих я никогда не предавал и не оставлял в беде. А друзья по литературе, есть у меня и такие, подтвердят, что я не разучился уважать убеждения других людей, как бы они ни расходились с моими, и умею бережно относиться к ранимому сердцу любого художника…»
Но, к несчастью, не удержался, сорвался, наговорил много обидного, получив незамедлительно такой же ответ. Тем более там знали все слабые места Виктора Петровича, даром что до недавнего времени часами с ним застольничали. И пошло-поехало… Уже и не понять, кто начал. И не остановить…

К чести Валентина Григорьевича, следует заметить, что он не повелся на приманку, не стал участником групповой солидарности, ни минуты не сомневаясь в громадности таланта своего старшего друга, в необходимости его книг народу: «Художник он, конечно, больше нас. Стихия в нем прет. Мне вот надо за уши себя вытягивать, всё время напрягаться, усилия прилагать, а ему скорее наоборот – смирять себя, укрощать эту стихию».
Однако и «новой правды» Виктора Петровича он не принял. Не мог принять. По совести.
В том числе и поэтому не смогло тогда состояться примирение, о котором хлопотал критик В.Я. Курбатов: «Я пытался заманить его [В.Г. Распутина] в Сростки на 65-ю годовщину В.М. Шукшина в 1994 году. Хитрость была детская. Меня ранило, что разошлись ближайшие и всякому русскому сердцу одинаково дорогие и в нашем сознании уже неразымаемые, как васнецовские “богатыри”, Астафьев–Белов–Распутин. И я уговаривал устроителей Шукшинских встреч послать приглашение каждому порознь, как единственному, что ждет-де Василий Макарович его (Василия Ивановича, Виктора Петровича, Валентина Григорьевича) и очень надеется “видеть”. Мне отчего-то казалось, что когда бы они вышли вместе (а куда бы они делись, раз уж приехали!) к тысячам собравшихся на пикете людей, то люди бы непременно встали, а может быть, и заплакали, и почувствовали себя вновь целыми и всесильными. Хитрость не удалась. Они раскусили ее все, и не поехали. Они уже видели разные народные правды».

Тем временем «ближние» и «дальние» также старались вовсю, а недавних еще друзей, «васнецовских богатырей» течение разносило друг от друга всё дальше и дальше…
«…С Валей бы с Распутиным, – писал В.П. Астафьев в 1995 г. в одном из доверительных писем, – с некоторым неудобством, я всё-таки встретился бы. Думаю, и он тоже. А с Васькой нет. Он так и остался со своей деревней Бердяйкой из “Привычного дела”, никуда не двинулся».
«Да только ведь и Валентин Григорьевич, – вспоминал В.Я. Курбаов, – любил Астафьева и потому так жестко и спрашивал – правду он уступать не умел. (“..Если поживем еще, то и сойдемся с Астафьевым. Но делать это придется заново, потому что того Виктора Петровича, которого я знал, у которого немало взял и который, как человек и как талант, был целен и здоров, того Астафьева уже нет. “Не сотвори из себя кумира” – вот какую заповедь он запамятовал”, 7.08.95.) В такие часы мы порой стояли на опасной черте разрыва, но ни разу не переступили ее».

Была, по мнению В.Г. Распутина, и еще одна возможность: «…Надо бы собраться в монастырь всем сразу – мне, Белову, Крупину, Виктору Петровичу – глядишь, чего и с единством вышло бы».
Но не получилось. И получиться не могло по безрелигиозности В.П. Астафьева…

Трагедию последних лет Виктора Петровича весьма точно описал близкий ему человек (В.Я. Курбатов):
«Всё смешалось – любовь к отдельному бедующему человеку и ненависть к слишком терпеливому и слепому народу. […] Всё без промежутка… […] Человек чувства.
Взвесь он мысль, додумай ее до конца и удержался бы, сказав иначе, но тогда бы уж и Астафьевым не был. Народ перестал питать его, он как бы “выпил” всю его сласть, все его оттенки узнал и написал, и передразнил, а нового человека нет, и ему скучно. […]
Всё хочет человеку человеческой жизни, но, кажется, ищет ее не изнутри этого народа, а больше глядит на “мiровое сообщество”, на то, как там люди живут.
Происходит это от неверия, от безрелигиозности. Боюсь, что он теперь в чем-то даже и расходится со своим народом, который повернул к Богу. Ему это кажется фарисейством, и, похоже, он не видит там спасения.
Самое-то тяжелое, что подошла старость, что надо “манатки” свои художественные собирать, а смысл-то и не открывается. Зачем живет человек? Зачем рождается? Неужели именно для смерти? […]
Завещание надо писать, так ведь это только про имущество – а надо бы отойти в мире, знать, что за землю и мысль оставляешь. Покоя нет, Стержня нет».

Состоялось примирение лишь посмертное. Способствовали ему пскович В.Я. Курбатов и иркутянин издатель Г.К. Сапронов. Высшей его точкой было посещение Валентином Григорьевичем вместе с ними могилы В.П. Астафьева летом 2009 г. Эти волнующие кадры вошли в потрясающей силы документальный фильм С.В. Мирошниченко «Река жизни» (2011), рассказывающий о поездке по малой родине В.Г. Распутина – зоне затопления будущей Богучанской ГЭС.

Что касается В.Г. Распутина, то с ним фокус, как с В.П. Астафьевым, не прошел.
Его не удалось оторвать от Большой Русской литературы, ибо, подобно помору Ломоносову, который сам был первым Российским Университетом, этот великий иркутянин являлся сердцем Русской Словесности.
Не смогли это сделать, прежде всего, по двум причинам.
Во-первых, Валентин Григорьевич не оторвался от народа, всей своей жизнью подтвердив сформулированное некогда Анной Ахматовой:

Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.

Ну, а во-вторых, он обрел отеческую веру.
В 1980 году В.Г. Распутин крестился. Широкой публике это стало известно лишь в день отпевания Валентина Григорьевича в храме Христа Спасителя.
Крестной матерью его стала Ренита Андреевна Григорьева – режиссер, сценарист, писатель, автор воспоминаний о Василии Макаровиче Шукшине «На пути к Дому» (Барнаул, 2006). Вместе с В.Г. Распутиным, В.Н. Крупиным и другими она сыграла большую роль в организации проведения в 1980 году торжеств по случаю 600-летия Куликовской битвы.

Именно в тот юбилейный год великий русский писатель принял крещение от рук как бы самих творцов этой Победы – Преподобного Сергия Радонежского, Благоверного Великого Князя Московского Дмитрия Донского, преподобных воинов-схимников Александра (Пересвета) и Андрея (Осляби).
Вера В.Г. Распутина была глубокой, безусловной, но делом очень личным. О ней он редко говорил, не пытаясь скрыть как таковую, но не желая делать это важнейшее дело жизни предметом досужего любопытства.
Тем ценнее для нас немногие его размышления о вере.
Говоря о том, что Россия вспомнила, наконец, дорогу в храм, Валентин Григорьевич еще в 1990 г. писал: «Но вспомнить дорогу еще не значит пойти по ней: если бы Россия была верующей, то и тон наших размышлений о ней был бы иным. Она может только приготовиться к вере. Времена разорения души даром не прошли; проще восстановить разрушенный храм и начать службу…»
«В грязном мiре, который представляет из себя сегодня Россия, сохранить в чистоте и святости нашу веру чрезвычайно трудно. Нет такого монастыря, нет такого заповедника, где бы можно было отгородиться от “мiра”. Но у русского человека не остается больше другой опоры, возле которой он мог бы укрепиться духом и очиститься от скверны, кроме Православия. Все остальное у него отняли или он промотал. Не дай Бог сдать это последнее!».

Приняв Крещение в достаточно зрелом возрасте (в 43 года), он донес врученный ему светильник до самого конца.
Последним чтением великого писателя в больничной палате были Псалтырь и «Источник знания» преподобного Иоанна Дамаскина, которые он особенно любил.
Последний акт веры Валентина Григорьевича, совершенные им на пороге Жизни вечной, – соборование и причастие Святых Христовых Таин…

Свои особые отношения связывали В.Г. Распутина с народом.
Не стоя перед ним на коленях, что вернее всего свидетельствовало о том, что сам он вышел из него, избежал он и другой крайности, чем грешил В.П. Астафьев...
Народ (в лице читателей) терпел, конечно, в основном, этого крутенького своего учителя. Да и что было делать? Ведь Виктор Петрович был своим в доску: сирота детдомовская, всю войну на брюхе ползал в пехоте, ходил в штыковую…
Но представить себе взрыв «ненависти к слишком терпеливому и слепому народу» со стороны В.Г. Распутина было просто невозможным.
Осуждал ли он народ? – Конечно. Но не судил. Жалел. Принимая его таким, какой он есть.
Помните известные слова русского актера М.С. Щепкина из первоначальной редакции второго тома гоголевских «Мертвых душ»: «Не стыдно ли тебе так поступать с нами? Ты все бы хотел нас видеть прибранными, да выбритыми, да во фраках. Нет, ты полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит».

Однако ЖИВА ЛИ РОССИЯ? Последние четверть века Валентин Григорьевич не раз пытался ответить на этот главный для него вопрос.
Перечитывая сегодня заново эти ответы, хорошо видно как колебался он, пытаясь сформулировать свою мысль; как он мучился этим, испытывая сильную боль и – одновременно – робкую надежду, разрываясь между суровой правдой и желанием подбодрить…
«…Задавать такой вопрос уже не имеет смысла, – писал он в 1990 г. – Вчера имело, сегодня нет. Она пострадала больше, чем предсказывали самые мрачные прогнозы: как держава, носившая это имя, она на грани развала; как национальное образование в межнациональном единстве она тяжело поражена равнодушием к ней и ее непониманием, внутренними раздорами и эгоизмом; как божественный звук, заставлявший некогда каждого россиянина взволнованно перекреститься, утрачена; как кладезь неисчерпаемых богатств – на девять десятых исчерпана; как духовная собирательница и защитница славянства – осмеяна и смещена… и на своих собственных землях не смеет она защищать русского…»
При этом сам Распутин, как человек (со своим мiроощущением и темпераментом, с обостренной совестливостью и чувством долга), не мог, разумеется, ограничиться одной лишь констатацией того, что ему представлялось действительностью.
Порой даже кажется, что страшная горечь безвозвратной утраты, которую он открыто демонстрировал, была своего рода горьким, но в его представлении всё же сильнодействующим лекарством, электрошоком, который мог пробудить в народе волю к жизни…
В той же цитировавшейся уже нами статье 1990 г. – после описания всех унижений и утрат – он писал: «…Но, обезсиленная, разграбленная, захватанная грязными руками, обезславленная, проклинаемая, недопогибшая – всё-таки жива».

Наряду с внутренними, видел В.Г. Распутин и внешние причины Русской катастрофы, Русской Голгофы.
К примеру, в интервью, данном им за год до кончины, он говорил о борьбе за Россию, которую «только слепые принимают за наше внутреннее дело, и не видят, что крушение России подготавливалось давно и проводилось планомерно».
По свидетельству В.Н. Крупина, «Распутин считал, что Россию не любят в мiре, потому что она ближе всех к Богу».
«Теперешние демократические радения во имя якобы цивилизованной жизни – это дурно исполняемое действо перед жертвоприношением. Отсюда и ложащиеся на плечи русского человека бремена, каких еще не бывало, отсюда его предстояние перед окончательной судьбой. Не завтра, а сегодня наступила решительная проверка, чего мы стоим. Остались ли еще в нас столь прославленные прежде мужество, стойкость, умение усилиться в каждом за десятерых и встать неодолимой дружиной, а главное – это испытание крепости нашего национального чувства, о которое в последние годы мы поистерли языки, но не имели возможности удостовериться, во что оно от подобных трудов возросло».

При этом сам писатель не считал себя сторонним наблюдателем, чувствуя за всё личную ответственность.
Еще с первой своей книги, по словам В.Я. Курбатова, Валентин Григорьевич знал: «уступив слово – уступишь жизнь». Считал, что «кто-то должен держать землю и правду, даже если ей изменят все».
«Очередь за нами, – говорил он в последнее время. – Нас бьют по рукам, чтобы мы опустили руки. Не опустим…»
«Знаете, – поделился своими наблюдениями сразу же после кончины В.Г. Распутина один из его друзей, – он очень долго и тяжело умирал, очень долго. Он так болел, как будто мучился за всю Россию – за свою главную любовь».
В эти скорбные дни многие пересмотрели фильм «Река жизни» о плановом – во имя «прогресса» – затоплении новых селений на Ангаре, исчезновении самой этой реки, красавицы и кормилице, о эрозии человеческой совести.
«Маме фильм смотреть не давала, она от начала до конца плакала. Меня удивляет покорность русского народа.
Терпимость и покорность Богу, это одно, но у человека есть выбор и бороться с вандалами, это значит отстаивать своё человеческое достоинство…
Фильм замечательный, он должен подвигнуть всех неравнодушных на какое то сопротивление…
Давайте объединяться! Давайте бороться за независимость! Я не призываю к агрессии, но ведь был же какой-то законный путь отстоять эти территории. Ведь просто не логично было принимать такое решение. Это предательство Родины, это предательство нашей истории.
Идеология врагов России должна не афишироваться, а осуждаться мотивированно и доступно.
Нужно торопиться, пока наши детки не мутировались в рабов пресловутого золотого миллиарда».

Узнав о кончине главного героя своего фильма, режиссер Сергей Мирошниченко сказал: «Ушли Солженицын, Астафьев. Теперь Распутин. Колокольчики, пришедшие им на смену, звучат фальшиво. Нельзя, чтобы у нас наступило время бубенчиков на шутовских колпаках. Надеюсь, что память об этом человеке, его произведения не дадут нам превратиться в скоморохов».

Вдова Валентина Распутина Ольга Владимiровна (первая справа) и внучка Антонина (третья справа) у гроба почившего писателя. Храм Христа Спасителя. Москва 18 марта 2015 г.

«Живи и помни»

«…И, пожалуйста, не сплетничайте, покойник этого ужасно не любил…»
Завещание МАЯКОВСКОГО.

Многие его думы – особенно последнего времени – ушли вместе с ним. Этому в немалой степени способствовали природные свойства его характера: скромность, застенчивость, немногословность…
«В последние годы, – вспоминал В.Я. Курбатов, – Валентин Распутин вел закрытый образ жизни, стеснялся, когда в его честь произносили громкие слова, и практически не давал интервью.
В том числе и об этом вот эти стихи Марии Кудимовой, опубликованные ею в самый день кончины писателя:

Все отдав и все оставя
На заступленной черте,
Неподатливые к славе
Умирают в немоте.

Так молчат снега с разбором,
Впору вьюгами отвыв,
Так молчит народ, в котором
Был и ты доселе жив.

А теперь над зыбью кровной
Всходишь, вопреки тщете,
В невозможной, полнословной,
Вещей немоте.

В эту колею направляла непростая жизнь страны и неотделимая от этой общей судьбы сложная жизнь самого В.Г. Распутина.
В.П. Астафьев однажды заметил: «Ему как-то трудно всегда давалась и дается жизнь, а вот старость накатывает с такими бедами».
Виктор Петрович написал это в апреле 2001 г., не зная еще о недалеких уже трагических потерях, которые ждали Валентина Григорьевича буквально за поворотом…
Сам писатель, однако, никогда не жаловался. Безропотно жил с этим.
С этим и умирал…
Сказанное в какой-то мере объясняет почти что полное неведение читателей о том, как и чем жил все эти годы их любимый автор.
Однако неведение еще не есть тайна. Но даже и тайное когда-нибудь, если будет на то воля Божия, станет явным…
Именно это как будто начинает происходить в те немногие (пока что) дни, минувшие после кончины Валентина Григорьевича.
И, подозреваю, на этом пути нас ждет еще немало открытий…
Вот одно из немногих такого рода известий. По словам писателя В.Н. Крупина, близкого в последнее время В.Г. Распутину, на того в свое время было совершено два покушения в Красноярске, в результате которых он получил травмы, из-за которых уже не мог садиться за руль машины.
Другая новость была еще более оглушительна: за несколько месяцев до кончины, зная, что умирает, 77-летний писатель зарегистрировал брак с женщиной…
Для того, чтобы верно оценить это, нужно знать все обстоятельства жизни Валентина Григорьевича, причем, не только последних лет.
В далеком 1954-м уроженец Усть-Уды (райцентра Иркутской области) Валентин Распутин, успешно сдав вступительные экзамены, стал студентом историко-филологического факультета Иркутского госуниверситета. Там он и познакомился со своей будущей супругой Светланой – учившейся на физмате дочерью известного иркутского поэта Ивана Ивановича Молчанова-Сибирского (1903–1958).
С тех пор они были неразлучны. В 1959 г. В.Г. Распутин окончил университет, а в 1961 году у молодоженов родился сын Сергей. Ныне он преподает английский язык в одной из иркутских школ. Дочь его Антонина, родившаяся в 1986 г., – единственная внучка писателя.
Следует заметить, что на семейном благополучии Распутиных громкое имя тестя (в память Молчанова-Сибирского была, например, названа Иркутская областная библиотека) никак не отразилось. В 1962 г. Валентина послали на работу в красноярскую газету. Там он писал о строительстве Красноярской и Саяно-Шушенской ГЭС, железнодорожной магистрали Абакан–Тайшет. Жили Распутины как все – в бараке.
Там и простыл их другой, только что родившийся, сын Роман. Сгорел от воспаления легких как раз в ноябрьские праздники…
Это была первая трагедия в семье Распутиных. К сожалению, далеко не последняя…
8 мая 1971 г. в Иркутске, когда Валентин Григорьевич уже осознал свое признание, твердо встав на писательский путь, у них со Светланой Ивановной родилась дочь Мария.

Маруся, как ее называли в семье, была всеобщей любимицей. Говорили, что она родилась как утешение. Валентин же Григорьевич любил ее особо.
Именно о ней он написал в 1981 г. свой известный рассказ «Что передать вороне?».
Главный герой, писатель, перед отъездом на дачу на Байкал, где ему хорошо работалось, забежал в детский сад за дочерью. «Дочь мне очень обрадовалась. Она спускалась по лестнице и, увидев меня, вся встрепенулась, обмерла, вцепившись ручонкой в поручень, но то была моя дочь: она не рванулась ко мне, не заторопилась, а, быстро овладев собой, с нарочитой сдержанностью и неторопливостью подошла и нехотя дала себя обнять. В ней выказывался характер, но я-то видел сквозь этот врожденный, но не затвердевший еще характер, каких усилий стоит ей сдерживаться и не кинуться мне на шею.
– Приехал? – по-взрослому спросила она и, часто взглядывая на меня, стала торопливо одеваться».

Время летело быстро. В 1990 г. Мария окончила Иркутское училище искусств, поступила в Московскую консерваторию, получив в 1995 г. диплом музыковеда и органиста.
Часто говорят, что Бог, потрудившись над талантливыми родителями, на чадах их, как правило, отдыхает. Однако тут был не тот случай.
Как органистка, Мария Валентиновна стажировалась в Чехии, Великобритании, Германии, Швейцарии. Но учебу на этом не завершила, поступив в аспирантуру.
Среди ее преподавателей был известный музыковед, доктор искусствоведения Е.В. Назайкинский (1926†2006). Евгений Владимiрович родом был из села Новая Малыкла Симбирской губернии, воевал на фронте. Как специалиста и педагога его весьма ценили коллеги и студенты.

 Профессор Евгений Владимiрович Назайкинский

Бывая у Е.В. Назайкинского дома, Мария Валентиновна близко сошлась с его супругой – Ольгой Владимiровной Лосевой. Та была много младше своего мужа. Родилась она в подмосковном Ногинске, судя по всему, в 1957 году.
Окончив в 1975 г. Музыкальное училище при Московской консерватории, в 1980-м она завершила свое образование также и непосредственно в самой Московской государственной консерватории имени П.И. Чайковского. Руководителем класса Ольги Владимiровны был профессор Е.В. Назайкинский – будущий ее супруг.
Далее была аспирантура Всесоюзного научно-исследовательского института искусствознания. В 1987 г. О.В. Лосева защитила кандидатскую диссертацию «Поздний Шуман и его вокально-симфонические композиции». В 1988-1989 гг. стажировалась в Институте музыковедения при Венском университете и в Высшей школе музыки и исполнительского искусства. В 2000 году стала лауреатом шумановской премии ФРГ.
Ко времени появления в их доме М.В. Распутиной Ольга Владимiровна была доцентом теории музыки и заведующей Редакционно-издательским отделом консерватории и одновременно старшим научным сотрудником Отдела современного западного искусства Государственного института искусствознания.
Домашнее общение подкреплялось творческим сотрудничеством. Мария Валентиновна с 1995 г. стала научным сотрудником Редакционно-издательского отдела, которым руководила О.В. Лосева.
Вот так, благодаря дружбе с Марией Валентиновной, и вошла в семью Распутиных эта женщина…
Ольгу Владимiровну первую посетил Господь: 3 апреля 2006 г. в Москве скончался ее муж – Евгений Владимiрович Назайкинский.
«Когда у Оли умер муж, – вспоминал В.Н. Крупин, – Маруся спасла ее от тоски».

Обложка сборника «Памяти Марии Распутиной»,
     составленного М.В. Воиновой (М. Музиздат. 2011)

Что касается М.В. Распутиной, то она преподавала в то время в консерватории на кафедре теории музыки, вела класс органа, создав спецкурс по теории органного исполнительства.
Как музыкант, она стажировалась в Германии, выступала там на концертах.
При этом Мария никогда не забывала и свой родной город.
«…К нам, – вспоминала иркутская подруга ее матери Валентина Анисимова, – она летала, чтобы дать концерты в органном зале, Светлана Ивановна договаривалась с филармонией. Мы так ждали этих концертов. У нее всегда были интересные программы. Она прекрасный органист, у нее был грант от Президента, она давала концерты в Германии, Дании, Бельгии, Англии. […] Она – трудоголик и такая серьезная, может быть, и поэтому замуж не собралась, что очень серьезно относилась ко всему. Таким девочкам трудно. Она и в Бога очень серьезно верила, посты все соблюдала. Умница такая, талантливая…»
И все-таки замуж Мария Валентиновна собиралась. За архитектора Бориса Вийникова, который, кстати, до сих пор не женился…
Собравшись в Иркутск на очередной свой концерт, Мария Валентиновна 8 июля 2006 г. в 21.15 села на самолет в Домодедово.
Дальнейшее опишем, опираясь на сообщения в прессе.
«Шесть часов полета до Иркутска прошли абсолютно нормально, многие пассажиры спали. В Иркутске была плохая погода – дождь и туман. Однако непогода не привела к закрытию аэропорта, и диспетчеры посадку разрешили.
Исполнив все необходимые маневры, командир экипажа Сергей Шибанов направил лайнер к земле. Когда шасси коснулись покрытия, пассажиры зааплодировали, кто-то начал отстегивать ремни безопасности. Командир корабля доложил о совершении успешной посадки и отключился. Больше его голоса никто не слышал.
…Те, кому удалось выжить, дальнейшее вспоминают с ужасом. Вместо того, чтобы затормозить, самолет вдруг начал набирать скорость. В салоне неожиданно погас свет, почувствовался запах едкого дыма. Потом – удар, крики ужаса и стоны.
А-310 проехал по всей взлетно-посадочной полосе, выскочил за ее пределы, пробил бетонное ограждение и врезался в гаражи. Пилоты в кабине погибли сразу. От удара начался сильный пожар – огонь сразу охватил передние салоны, в том числе и салон бизнес-класса. В хвостовом отсеке пассажирам с трудом удалось открыть аварийный люк. Надувной трап, который должен был автоматически раскрыться, не сработал – люди в панике прыгали с самолета, подворачивая ноги».
Из 204 пассажиров, находившихся на борту аэробуса А-310 авиакомпании S7 (бывшая «Сибирь»), следовавшего рейсом 778, погибло 120 человек. Среди погибших были начальник управления ФСБ Иркутской области генерал-майор Сергей Коряков, а также дочь писателя Валентина Распутина Мария.
Было раннее утро 9 июля. Воскресенье.
«Валентин Григорьевич, – вспоминали близкие, – как замер при первом известии, так и остался в таком замеревшем состоянии».
«…Писатель, – сообщали очевидцы, – приехал в аэропорт в середине дня. Он стоял посреди зала и плакал».
Незадолго до трагедии, 8 мая Марии исполнилось 35 лет.

  Мария Валентиновна Распутина
Опознание проходило в понедельник, объявленный Президентом В.В. Путиным днем траура.
«Дома никого нет, – сообщила корреспондентам “Комсомольской правды” оказавшаяся дома у Распутиных женщина. – Отец, мать и старший брат Марии Сергей сейчас уехали на опознание. А мы, три подруги Светланы Ивановны по физмату, дежурим дома».
«…Валентин Григорьевич, – рассказал сейчас, уже после смерти самого писателя, В.Н. Крупин, – страшно горевал. Все разговоры были только о Маше».
Наверное, в те дни приходили к нему на память вот эти слова из «Прощания с Матёрой», вышедшие из-под его пера в далеком 1976 г., когда дочери едва исполнилось пять лет:
«И еще одного сына лишилась она в войну, тот по малолетству оставался дома, но и здесь нашел смерть на лесоповале за тридцать километров от Матёры. Привезли его домой в закрытом гробу и похоронили, не показав матери, отказав тем, что там не на что смотреть. До чего просто и жутко, не поддается никакому пониманию: она рожала, кормила, растила, и он подгонялся в мужика, близко уж было, и всего-то сорвавшаяся дуром лесина в один миг не оставила ничего даже для гроба. Кто указал на него перстом и почему на него?.. И была, была непонятная и страшная правда: из трех похороненных Дарьиных детей все трое успели вырасти и войти в жизнь – один годился для войны, другой для работы, третья – старшая дочь, скончавшаяся в Подволочной при вторых уже родах, жила своей семьей...»
Но это был, увы, еще не конец его страданий: впереди была смерть жены…
Светлана была двумя годами младше своего супруга. Женщина она была умная и обаятельная, с обостренным чувством справедливости. Друзья семьи прибавляют: «Она не просто была женой великого человека, но и яркой, необыкновенной, самодостаточной личностью».

«Нельзя сказать, – вспоминает о ней сестра ее Евгения Ивановна, супруга иркутского писателя Владимiра Петровича Скифа, – что она была тенью классика – скорее музой и главной поддержкой Валентина Григорьевича. Света во многом повлияла на его творчество, он прислушивался к ней, часто спрашивал совета».
Дома Светлана Ивановна не сидела. Она работала на кафедре математики Иркутского института народного хозяйства, а в последние годы – в Байкальском государственном университете экономики и права.
В 2008 году у нее обнаружили онкологическое заболевание. С тех пор она медленно угасала на глазах близких.

Валентин Григорьевич старался все время проводить с ней. От контактов с прессой всячески уклонялся. Даже в дни 75-летнего юбилея отнекивался. «Я плохо себя чувствую, не обижайтесь на меня», – говорил он обычно в ответ на просьбы.
А когда наступили самые трудные последние дни, он и вообще почти что не отходил от постели жены.
До последней минуты он оставался подле нее.
Скончалась Светлана Ивановна 1 мая 2012 года в возрасте 72 лет. Отпели ее в Богоявленском соборе Иркутска 4 мая. Похоронили рядом с дочерью на Смоленском кладбище.
Именно с этого времени стала заметно прогрессировать болезнь у Валентина Григорьевича.
Одно цеплялось за другое.
Всю эту цепочку, начиная с гибели дочери Марии, описал родственник В.Г. Распутина, писатель Владимiр Скиф: «Это все ложилось на его сердце. Из-за этого, я думаю, заболела и его жена Светлана Ивановна, которая как-то сказала о своей дочери: “Не получается у меня жить без нее”. А уже без них обеих не смог жить и Валентин Григорьевич...»

В.Г. Распутин был человеком целомудренным, совестливым, стыдливым, скромным. Он часто говорил, что у него «одна Родина и одна жена», называя себя однолюбом.
Так оно и было. Потому искать в этом последнем брачном союзе, заключенном за три месяца до кончины, каких-либо общечеловеческих слабостей, чего-то греховного – вряд ли разумно. Более того – оскорбительно.
«Валентин, – отмечал В.Н. Крупин, – всегда оставался человеком крепких семейных устоев, поэтому представить, что он кем-то увлечется и побежит за юбкой, уверен, нельзя. …Поэтому назвать Ольгу, которая была его моложе, пошлым увлечением или старческим маразмом, неправильно. Если бы не она, то мы бы Валю потеряли раньше...»
«Валентин, – прибавляла крестная Распутина Р.А. Григорьева, – знал, что у него рак, проходил курс химиотерапии, но считал делом чести оформить союз. Валя ее безконечно любил, и она ему продлила жизнь».
Но любовь та была не плотская. Она носила совершенно иной характер. Впрочем, многим нашим соотечественникам, оболваненным «поп-культурой», понять это нелегко, также, как и другой аспект: имущественный…
Писатель (многим это будет представить себе сложно) жил скромно. Свою московскую квартиру он отдал внучке Антонине, перебравшись к Ольге Владимiровне Лосевой. «А больше, – рассказал В.Н. Крупин, – ему было и завещать нечего. Машину он давно отдал сыну…»
Лучше других сумел это объяснить знавший Валентина Григорьевича поэт Тимур Зульфикаров:

«…В нашей стране писатель должен быть нищим…
Тогда он будет голосом народа…
В бедной стране – стыдно быть богатым… Тем более, когда богатство – наворованное…
Стыдно рядом с трухлявой избой ставить богатый хрустальный дом…
Стыдно…
А если не стыдно – то страшно…
Мудрость не ходит с богатством…
Бог любит бедных…
Валентин Распутин шел за Христом…
В той блаженной Вечной Толпе рыбарей-апостолов…
Он был бедняком и мудрецом…
Его хоронят бедные и мудрые…
Их много на Святой Руси…»

«Слава Богу, – говорит В.Н. Крупин, – что в жизни Валентина появилась учительница Маши – Ольга Владимiровна. Будучи бездетной, она питала к дочери Распутина материнские чувства и вскоре стала членом семьи… Когда у Оли умер муж, Маруся спасла ее от тоски, а когда Маруся погибла, Оля не отходила от Валентина и Светы… Ольга Владимiровна сдружилась не только с Марией, но и с женой Распутина – Светланой. Именно она ухаживала за ней, когда та заболела раком».
И не просто ухаживала. По словам Р.А. Григорьевой, крестной В.Г. Распутина, «Света дала напутствие: “Ради Бога, не оставляй Валентина. Как бы было хорошо, если бы ты взяла на себя и писательский архив”».
Кстати говоря, именно это последнее обстоятельство (кроме необходимости ухода и наличия рядом близкого по духу человека) было главной причиной оформления отношений.
Войны за «наследие» (отнюдь не за «наследство»!) русских писателей нам еще предстоит увидеть. И не одну! Пока же они тлеют, а разгорающиеся пожары стараются маскировать подо что угодно иное (имущественные споры, личную неприязнь и т.д.), лишь бы не всплыла истинная подоплека.
Для примера приведем один из таких споров – за наследие Василия Макаровича Шукшина, который, под прикрытием борьбы за четырехкомнатную московскую квартиру, ведет сменившая четырех мужей «веселая вдова» Лидия Николаевна Федосеева-Воронина-Шукшина-Агранович-Межеевская (далее, как говорится, везде) со своей дочерью Ольгой.
Ольга Васильевна Шукшина окончила ВГИК и даже училась в Литературном институте. Так что работать над архивом отца, который находится у нее, она, конечно, может. Что же касается Ольги Владимiровны Лосевой, то она к своей миссии, завещанной ей покойной супругой писателя Светланой Ивановной и самим Валентином Григорьевичем, еще более подготовлена, являясь, с одной стороны, другом, единомышленником и сотаинником классика, а с другой, – специалистом высокого класса. С 2012 г. она доктор искусствоведения, старший научный сотрудник сектора Современного западного искусства Государственного института искусствознания.
«Она – по-настоящему близкий человек, – сказала журналистам Р.А. Григорьева, – и умер Валя у нее на руках. Часто он мне признавался: “Никогда не думал, что мне выпадут еще годы счастья”».
«Последние три дня, – по словам В.Н. Крупина, – Распутин находился в коме, но Оля продолжала в больничной палате читать Псалтырь и “Источник знания” Иоанна Дамаскина – эти труды он любил».

Его читатель понял всё, отдав Валентину Григорьевичу свой «последний поклон»:

Марина: «Даже не верится, что есть такие люди (теперь уже все больше – БЫЛИ). Сегодня всё больше напоказ свои мнимые достижения выставляют, соревнуются у кого сколько женщин в койке побывало, или по скольким кроватям сам (сама) прыгал(а). А о чести и достоинстве всё чаще вспоминаем только тогда, когда настоящий человек уже УШЕЛ. Светлая Вам память, дорогой Человек!»

Olesya: «Царствие Вам Небесное, Валентин Григорьевич! Пусть земля Вам будет пухом!»

Лариса Ханина: «Достойно жил, достойно ушел... Царствие Небесное, вечный покой...»

Правильно: «Умный был человек! Царство ему Небесное».

Марь Ванна: «Светлая память русскому писателю!»

Галина: «Талантливый писатель и достойнейший человек. Как жаль, что уходят такие люди, как Распутин – наша совесть, честь, гордость страны. Светлая ему память и низкий поклон за его произведения. Он настоящий русский Человек».

Татьяна: «А за Валентина Григорьевича я очень рада, что так получилось, пусть несколько лет и перед смертью, но был счастлив, пусть и во второй раз. Это не отменяет первой любви и первой жены. Книги его все прочла, часто встречала его на патриотических мероприятиях, даже имела счастье с ним познакомиться. Он был очень деликатен с почитателями своего таланта».

b: «И заметьте, никто не просит денег на памятник, хотя вот у него-то как раз и не было денег, как у всех патриотов, а вот либерасты, как умрут, так год в газетах вой идет: надо денег на памятник. Посмотрим, скоро ли будут собирать на памятник недавно умершему комику».

Странница: «Всё хорошо и правильно. Одно только замечание: Бог у нас пишется с большой буквы».

«Как вы можете вожжаться с ним? Он же патриот!»

Как сладостно отчизну ненавидеть!
И жадно ждать ее уничтоженья.
Владимiр ПЕЧЕРИН

«…Нам следует группировать факты русской жизни… Надо колоть глаза всякими мерзостями, преследовать, мучить, не давать отдыху – до того, чтобы противно стало читателю всё то царство грязи, чтобы он, задетый за живое, вскочил и с азартом вымолил: “Да что же, дескать, что за каторга, лучше пропадай моя душонка, а жить в том омуте не хочу больше”»
Николай ДОБРОЛЮБОВ

Кончина Валентина Григорьевича совпала по времени с двумя другими событиями, позволяющими глубже осознать это наше «прощание» и в известной степени попенять на самих себя.
27 февраля в Москве был застрелен прогуливавшийся с молоденькой украинской фотомоделью (современный эвфемизм, придуманный для обозначения куртизанки) оппозиционный политик Борис Немцов. А 22 марта в одной из столичных больниц от сердечной недостаточности скончался писатель-сатирик Аркадий Арканов.
Не будем давать никаких оценок их жизни и деятельности. Приведем лишь объективные факты из Википедии.
Борис Ефимович Немцов «родился 9 октября 1959 года в Сочи в семье замначальника строительного главка Ефима Давыдовича Немцова и педиатра, заслуженного врача России Дины Яковлевны Эйдман».
«Аркадий Арканов (настоящее имя Аркадий Михайлович Штейнбок) […] родился в семье снабженца Михаила Иосифовича Штейнбока (родом из Белой Церкви), арестованного через год после рождения сына. До освобождения отца в 1938 году жил с матерью, Ольгой Семёновной Брандман (родом из Житомира) под Вязьмой, где отец отбывал заключение, затем в Москве (отец служил ответственным за снабжение заключённых Норильлага)».
Понимаем, что скажут. «Если вы еврея называете евреем, – предупреждал в свое время В.Г. Распутин, – вы тотчас же становитесь антисемитом уже за одно произношение этого имени, ибо произношение подразумевает и размышление о нем».

Заметим всё же: мы не пытаемся делить мертвых на «хороших» и «плохих».
Но ведь и оценки как избежать? Сиюминутной, почти что молниеносной (при жизни и в момент смерти) и отдаленной, гораздо более продолжительной, – за чертой земного небытия.
При этом жизнь вечная в руках Бога.
Память же земная – в руках народа.
Николай Рубцов когда-то четко сформулировал: «Я буду жить в своем народе».

Они не хотят (не могут?) понять, что нельзя заставить народ полюбить умом, коли сердце холодно. «А вот Герцена в нашей литературе будто и нет, – пытался как-то объяснить этот феномен В.Г. Распутин. – Не может простить народ, что уехал, что “Колокол” издавал, и всё держит на отлете».
Выход они видят в том, чтобы насильно вбить в головы по-агитпроповски и заставить вполне по-комиссарски. (70-летнего опыта, видать, им мало?) Чтоб «не сметь рассуждать», «заткнуть пасть», «правильно понимать текущий момент».
Деньги, конечно, у них. И власть – тоже. Но верх над русской душой они еще не взяли. По-прежнему «страшно далеки они от народа», хотя некоторые – по обличию – и кажутся «своими в доску».
Слава Богу, оказалось, что мы еще – в корневой массе своей – понимаем, кто такой Валентин Григорьевич Распутин. Значит, не всё еще потеряно.
Сразу же после кончины книги его в Союзе писателей России назвали «завещанием человечеству».
А незадолго до ухода писатель узнал о проекте создания видеокниги по его повести «Прощание с Матёрой» и одобрил его.
В ответ на объявление инициаторов пришло более 700 заявок, причем не только от жителей Иркутской области, но и из Москвы, Петербурга, Пскова, Крыма и даже Мексики. Среди них не было профессиональных чтецов. Это школьники, студенты, полицейские, врачи, учителя, домохозяйки...
В ближайшие дни видеофильм появится в свободном доступе в интернете.

Всё это, как говорится, факты. Но при этом все последние дни нас навязчиво пытались убедить в обратном…
Почитаем, что а связи с этим пишет народ:
«Не скрою, меня очень удивили некоторые мои коллеги-филологи. В день, когда ушел от нас Валентин Григорьевич Распутин, они не нашли возможности посвятить ему пост в соцсетях, а публиковали материалы, которые вполне могли бы подождать до лучших времен. Неужели они не понимают, кем был для нас, нашей литературы, нашей культуры и нашей родины этот человек? Тогда тем более горько».
«М-да. Встать вровень не получится, так хоть на могилу накласть постарались. До чего же вы завистливые, господа сочинители. Что-то в вас… гадостное проглядывает, когда ситуация обнажает нутро. Не нравится писатель? Так что же при жизни его помалкивали, а? Или уж совсем чтобы по-честному, когда он был в фаворе – вот бы и отожгли, встав в полный, так сказать, рост».
«Умер величайший писатель и всего лишь маленькая статья. Умер чей то пасынок (кто он такой и кто о нем слышал?) – и уже десяток статеек».
«А когда Немцова кокнули, помните какая истерия поднялась. В некоторых СМИ только об этом и писали, больше ни о чем».

Весь этот заговор молчания, разумеется, не случаен и даже, если хотите, закономерен.
«Сколько мусора с экрана, все эти Жванецкие, Хазины и многие другие, не говоря о “Поле чудес” – всё против русского».
Еще в 1999 г., на собственном горьком опыте, Валентин Григорьевич понял: «Если вы русский и называете себя русским, да если еще, не приведи Господь, печетесь об интересах своего обездоленного народа, – вы антисемит».
Однако «вина» писателя не только в патриотической позиции, не в одной его русскости, а еще и в том, что посмел он поднять руку на священную корову русского западничества и либерализма – интеллигенцию.
Конечно, тут В.Г. Распутин не был первопроходцем. К этой «крепости» подступались и до него. Свой вклад внесли А.И. Солженицын, придумавший весьма удачный термин: «образованщина», а затем и И.Р. Шафаревич, развивший мысль француза Кошена о «малом народе».
Что касается Валентина Григорьевича, то он в 1990 г. также провел успешный публичный сеанс анатомирования «повапленного» мнимо-живого, а на самом деле давно уже смердящего, трупа, продолжающего отравлять всё вокруг своими миазмами.
Вот что писал он в ныне, к сожалению, полузабытой – благодаря похоронщикам-замалчивателям и нашему равнодушию – статье «Из огня да в полымя. Интеллигенция и патриотизм»:
«В “тяжбе о России”, в которой она [интеллигенция] участвует самым активным и безцеремонным образом, внутри еще существует и тяжба об имени – кому считаться интеллигенцией, какие идеи и порывы берутся составлять это понятие. […] Есть сила, давно захватившая право представлять интеллигенцию на общественном поприще и говорить от ее имени; есть навязанный ореол группового мессианства и мученичества; есть болезненный зуд, заставляющий нас страдать ее нетерпением – “когда же придет настоящий день?”; есть много чего еще, вбитого в наши мозги от лица якобы всей интеллигенции, тогда как она не вся и менее всего интеллигенция.
В том виде, как она заявляет о себе, она не есть происхождение отечественного духа и отечественной природы. Напротив, эта интеллигенция им чужда. Поэтому она и не могла прижиться на нашей почве из-за полной несовместимости с ней. Пусть не покажется странным “не могла прижиться”, если прижилась и распространилась с необыкновенной цепкостью – как тут изначально и была. Но “прижилась” как противоречие заведенному порядку вещей, как протест и бунт против него, а это не значит, что прижилась, то есть вошла в плоть, обогатила ее и слилась с ней, а говорит лишь о благополучном существовании и паразитировании за счет тех соков, которые она отвергает». (Предельно ясное для понимающего определение!)
Приводя далее слова русского религиозного философа Г.П. Федотова («…Русская интеллигенция есть группа, движение, традиция, объединяемые идейностью своих задач и безпочвенностью своих идей»), В.Г. Распутин замечает: «Стало быть, безпочвенна, наднациональна…, не испытывала, как правило, привязанности к родной земле и, живя в ней, духовным отечеством почитала Запад, издеваясь над религиозностью народа, не понимала и не в состоянии была понять собственное призвание России и характер ее мучительного несоответствия так называемому цивилизованному мiру…»
Текст был, напомним, написан в 1990 году, но уже в нем было предсказано появление и бешеных «пусек» в Москве и безстыдной постановки «Тангейзера» в Новосибирске, с визгом защищаемых интеллигентным сообществом.

Позднее, в марте 2004 г., в одной из бесед В.Г. Распутин обозначил водораздел, поделивший интеллектуальную среду в России на две неравных части, «не по крови, – подчеркивал он, – а по духовной генетике».
«…Нельзя нас представить вместе, пока они не перестанут ненавидеть нашу Россию и кипучую свою деятельность не перестанут отдавать ее культурному и духовному разрушению, а мы не перестанем ее любить и противостоять им в разрушительной работе.
У них в руках – мощнейшая машина воздействия на умы и сердца, имеющая к тому же государственную поддержку в лице министерств и чиновников самого высокого ранга, а у нас отдельные, никак не сдающиеся на милость сильного крепости вроде МХАТа имени М. Горького или Союза писателей России.
Упоенные своей силой и победами, они готовы считать, что дело сделано. Россию они взяли, остается только кой-какая “зачистка”».
Этого разоблачения, этой позиции они (недавно сами себя обозначившие, как «креативный класс») не забыли.
Профессор-литературовед из Высшей школы экономики Олег Лекманов, профессионально занимающийся припудриванием еврейской темы в творчестве Есенина, Катаева («Алмазный мой венец») и даже Мандельштама («Египетская марка»), отозвался на кончину В.Г. Распутина развязной статьей «Загубленный талант», в которой пометил наиболее, с его точки зрения, знаковое:
«Апофеозом деятельности “позднего” Распутина стало требование уголовного наказания для участниц “Pussy Riot”. Русский писатель, требующий не милосердия и смягчения наказания, а его ужесточения! До подобного из авторов с высоким реноме раньше опускался только Михаил Шолохов в своей речи по поводу Синявского и Даниэля. Да и то, фигуранты тогдашнего дела все-таки были мужчинами, а не женщинами».
Олег Андершанович подает себя в масс-медиа со свойственной ему широтой и непринужденностью: «Как преподаватель я вызываю у студентов очень сильные эмоции».
Признаться, и у нас тоже.

К сожалению, и во время самих похорон эти силы, непосредственно их, конечно, не проводившие, попытались всё же занять в информационном пространстве роль посредников между писателем и его народом.
Они показывали и объясняли, предлагая себя в качестве ваших глаз, ушей и мозгов.
«С раннего утра у храма Христа Спасителя дежурил корреспондент “Вечерней Москвы” Илья Маршак».
Получалось словно по писанному…
Еще в 1973 г. выехавший из СССР в Израиль писатель Давид Маркиш опубликовал в журнале «Сион» поэму «Синий крик», в которой есть и такие, весьма подходящие к моменту строчки:
Пусть Русский люд ведёт тропа иная –
До их славянских дел нам дела нет.
Мы ели хлеб их, но платили кровью.
Счета сохранены, но не сведены.
Мы отомстим – цветами в изголовьи
Их северной страны.
Когда сотрётся лыковая проба,
Когда заглохнет красных криков гул –
Мы встанем у берёзового гроба
В почётный караул.

Да, многое в те скорбные дни получили мы из их вкрадчивых рук, увидели в преломлении их весьма пристрастного взгляда.
Потому пытайтесь смотреть и думать сами. И только на основании собственного опыта и размышлений делайте ваши собственные выводы, самостоятельно принимайте то или иное решение.

Наряду с официальным выхолощенным славословием и замалчиванием было применено и точечное прицельное оружие. Именно оно было призвано довершить физическую смерть моральным уничтожением.
Один из примеров – передача на занимающем пропрезидентские патриотические позиции радио «Комсомольская правда» в рамках программы «Губин-live». Эфир прошел 20 марта, т.е. прямо на следующий день после похорон В.Г. Распутина.
Ведущий, Дмитрий Губин, фигура знаковая и, одновременно, одиозная. Этот бывший телеведущий на канале ТВЦ, лауреат премии журнала «Огонек», в 2004 г. уезжал в Лондон, где работал на радио Би-би-си.
Вот ключевые пазлы Губина из придуманной им игры-провокации.
По его мнению, В.Г. Распутин был «любимцем по недоразумению».
Журналист тут имеет в виду, разумеется, не народ (он для него не важен), а интеллигенцию.
«Интеллигенция любила тех, кто против власти», утверждал Губин. Таким она и представляла Распутина.
Тут он совершает малозаметную подмену (вообще с этими господами можно общаться, лишь предварительно зашив карманы), поскольку речь никак не может идти об интеллигенции в целом, а всего лишь о части ее: «креаклах», т.н. «креативном классе». Но для людей, подобных Губину, все, кто не готов шагать в их колонне, просто не существуют.
В действительности, говорит далее Губин, Валентин Распутин был «человек предыдущей эпохи». По сути своей он «антииндустриализатор», шел «против прогресса», «поперек прогресса».
И это последние внятные (пусть и сказанные противником, но имеющие, по крайней мере, хотя бы какой-то смысл) слова. Далее Губина – закономерно – несет.
Ни с того ни с сего он утверждает, что Валентин Григорьевич «не был христианином», «писал на нечитаемом языке». Если в школьную программу введут его произведения, «тогда дети будут ненавидеть Распутина». (Тогда зачем им было биться за введение туда же Мандельштама, Пастернака, Бродского? Но логике весь этот бред, понятно, не подвластен.)
Попробовал бы кто-нибудь что-либо подобное сказать на том же радио «Комсомольская правда» (или любой другой крупной радиостанции) о Немцове или Арканове. Трудно себе и вообразить, что бы началось, какая бы собачья свадьба разгулялась.

Кстати, об Арканове.
Правила приличия, хотя бы внешние, конечно, соблюдать нужно.
Но при этом необходимо разумное чувство меры, а не размен. Нельзя путать Божий дар с яичницей.
И когда Президент выражает официальное соболезнование семье Аркадия Арканова, также, как недавно близким Валентина Распутина, – это не может не вызывать вопросов.
Нет, дело здесь не в деление на «своих» и «чужих», «плохих» и «хороших», а именно в той самой мере таланта и реальных заслугах.
Соболезнование, скажем, близким Бориса Немцова, с этой точки зрения, само по себе вопросов не вызывает.
То же и, случись что, с «заслугами» Евгения Евтушенко, о котором Валентин Гафт как-то весьма едко написал:
«Будет жить, полууехав, политическая бл-дь».
Но Аркадий Арканов, будучи, конечно, «политической бл-ью» по сути (кто бы спорил!), – всё же ведь не Евгений Евтушенко.
И в этом смысле тому, кто наливает, края всё-таки нужно видеть. Не хотелось бы сидеть за подобным по-кабацки заплёсканным винищем столом…
Слушая ведущие радиостанции в день после объявления о смерти юмориста, создавалось впечатление, что кто-то пытается взять реванш за вынужденное недавнее славословие великому русскому писателю. И этот повод дал Президент своим официальным соболезнованием. Прежде, чем отправлять, нужно было думать. А то мало ли у нас каждый день людей умирает…
Само это соболезнование – не столько выражение респекта Арканову и гомонящим за его спиной «креаклам», сколько, по сути, неуважения к В.Г. Распутину, а в конечном итоге – к русскому народу, выразителем интересов которого он был.

Мутный поток, лившийся из некоторых центральных СМИ, подхватили и творчески развивили в своих блогах и комментах такого же рода публика, для которой – благодаря современным технологиям – не существует уже никаких границ: ни пространственных, ни моральных…
«Распутин неплохой, местячковый писатель».
«Так злобствовавшая на Пушкина Идалия Полетика, наверное, и бурчала. Распутина знает и будет знать каждый русский, даже наследники тех, кто пишет о нем как о местечковом».
Напрасными были призывы: «Потерпите хотя бы девять дней. Из уважения к землякам». Но что же им-то терпеть, когда государственные СМИ позволяли себе такое…

Они подают себя как либералы, сторонники таких ценностей западной цивилизации, как терпимость и толерантность. Но мы уже видели, каковы они на деле: без масок, макияжа и белых перчаток.
Ведут себя как чекисты или комиссары в кожанках, чьими потомками духовными, а иногда по крови, они являются. Да и «библейская вечная злость», как писал Юрий Кузнецов, куда же от нее-то денешься?
Однако любое действие всегда, как известно, вызывает движение встречное.
«Распутин не мой любимый писатель, но он НАШ писатель».
«У меня вопрос: можно ли в дни, когда тело покойного еще не предано земле, заниматься сплетнями? Претендуете на литературоведческий анализ? – Русский поучите. Вы не Распутина осудили. Вы себя дерьмом обкидали».

«Рассуждения об авторе уместны с прочтением его и чего-то еще для понимания русского традиционного быта и психологии. Иначе получается свинья в апельсинах, пардон. Русская печь у Распутина не по национальности, а по конструкции. Голландская печь более эффективна по теплоотдаче, но менее приспособлена для традиционного русского сельского быта. Думал, чем заменить слово “русский”, не придумал. Видимо, я нацист, нашист и сталинист».

«А за народ не радейте, тем более, что вы его не знаете и вам на него наплевать. Он без вас сообразит, как ему действовать. Уже соображает».
«Ну, и стойте вся в белом одна...»
«Не в белом, в чёрном стою. И не одна».

И в очередной раз выдержки у них не хватило, чувство меры их опять подвело.
Подзабыли (не знают?) русской поговорки: «Не хвались, едучи на рать, а хвались, едучи с рати».
Нетерпение – это наследственная духовная болезнь части (но при этом самой крикливой части) интеллигенции. В чем-то она сродни ночному недержанию. Характерно, что именно этим словом озаглавил когда-то свою книгу о революционере Желябове известный писатель-шестидесятник Юрий Трифонов.

Всё это подтверждает давний, еще 1990 года, диагноз (или, если хотите, даже приговор), который вынес им В.Г. Распутин:
«Радикальная интеллигенция в последнее время, кажется, начинает понимать необходимость поостыть – во имя собственного же спасения, но, во-первых, нутро, питающееся духом нигилизма, не пущает, а во-вторых, уже не ей принадлежит право выбора. Его перехватила вызванная ею сила из отечественного безпредела, которую и сами учителя вынуждены со страхом называть чернью. Она чернь и есть, но не по социальному положению, а по духовному крапивничеству, по авантюризму, деятельному злу и политическому мошенничеству».
Можно сколько угодно отрицать это. Но так есть и так будет!

В приведенных словах Валентина Распутина очень верно схвачено то, что, даже инстинктивно чувствуя опасность, они не в силах остановиться, подобно тому стаду свиней, в которых вошли бесы, из Евангелия от Луки, фрагмент которого величайший русский мыслитель Ф.М. Достоевский взял в качестве эпиграфа для своего романа-предупреждения.

И ведь приходит ответ. Грозный, нелицеприятный, пугающий.
Пока, к счастью, еще на словах…
Но следовало бы хорошенько помнить старую истину: сеющий ветер – пожнет бурю.
Не наступайте, дорогие, на те же грабельки вдругорядь.

«Купание красного кобла» (начало)

«Враги и вредители Церкви. Кто они? Где они? – Мы прекрасно отдаем себе отчет в том, КТО ОНИ, находящиеся вне церковной ограды. Но КТО ОНИ– внутри Церкви?»
Епископ МИТРОФАН (Зноско).

Описанную нами реакцию либерального сообщества на кончину великого русского писателя предвидеть было несложно. Разве что время (сразу же до и после похорон) и риторика самой этой реакции шокировали.
Зато уж отклики некоторых патриотов не могли не поразить и, одновременно, не заставить задуматься: как такое могло случиться и что в действительности скрывается за таким правильным с виду фасадом.

Понятно, что газета «Завтра» не могла не отозваться, как по роли в ней писателя Александра Проханова и критика Владимiра Бондаренко, так и по личному участию В.Г. Распутина в стоявшей у истоков этого издания – газете «День».
И действительно, в первом же номере после известия о кончине Валентина Григорьевича появилась маленькая мемориальная заметка помянутого Владимiра Бондаренко и обширная статья писателя Владимiра Личутина.
Зная последнего как мастера слова, я был поражен пронизывающей ее какой-то вымученной нарочитой псевдоклюевской поэтикой. В подзаголовке ее («Он был учителем и ясновидцем») чувствовалась рука главного редактора.
Но не в том была беда: статьи обоих авторов, не раз, по их словам, общавшихся с Валентином Григорьевичем, не содержали ни одного (!) конкретного личного воспоминания. И это при общем объеме материалов в целую газетную полосу!
Характерен и общий вывод огромной личутинской статьи, раскрывавшей тему «Я и классик»:
«…Так случилось, что Распутин оказался последним поводырём в настигших Русь угрюмых потёмках, которому все-таки не удалось во всей полноте сдвинуть Россию в национальный русский путь».

Так бы всё это и осталось досадной странностью, сопровождавшейся разве что сетованием: «Эх, не о том надо бы писать и не так!», – если бы не следующий номер «Завтра» со статьей самого мэтра – Александра Андреевича Проханова.
Публикацией очень характерной тем, что в ней, отбросив обычную свою декадентскую поэтику, он высказался вполне внятно («Значит все-таки умеет писать нормально!»), создав по существу, как выразился один мой знакомый, манифест.
«В литературном, духовном, идейном отношении я не близок к Распутину. В каком-то смысле – даже антагонист его, хотя мы были практически ровесниками и прожили в литературе бок о бок добрых полвека. Мы выступали на одних и тех же писательских вечерах, встречались на одних и тех же съездах и пленумах. Но мы никогда не были близки, и, может быть, поэтому ни разу не общались с Валентином Григорьевичем, что называется, по душам».
Такое признание, конечно, дорогого стоит. Между прочим, оно удивительно созвучно и другому самопризнанию из помянутой нами уже статьи Владимiра Личутина в предыдущем номере той же газеты: «…Мы не стремились к дружбе».

Эта неявная вражда чувствовалась и раньше. Один из ярких примеров – пригретый А.А. Прохановым на страницах газеты «Завтра» известный скандалист Владимiр Бушин.
Пишут о нем по-разному. Одни: «блестящий писатель-публицист, коммунист». Некоторые даже прибавляют к этому «философ». Другие – «праведный склочник», «представитель российской ветви семейства Bush», «возможно, еврей по матери, но считает себя русским и живёт (и выбирает объекты грызения) как русский, хотя, по мнению некоторых, он для русского слишком склочен и слишком привязан к коммунизму». Такой вот разброс мнений.
Еще в 2000 г. В.С. Бушин отметился в той же газете «Завтра» памфлетом «Билет на лайнер», в котором затеял целую истерику в связи с тем что В.Г. Распутин посмел принять «антисоветскую» премию от А.И. Солженицына – «отступника и предателя». (Это была очередная попытка оторвать еще одного – после Виктора Астафьева – великого русского писателя от патриотического движения. К счастью, она не удалась. Валентин Григорьевич вежливо, но при этом весьма твердо дал отповедь любителю кавалерийских наскоков.)
Но Бушин и далее не унимался, не оставляя, видимо, надежды на этот разрыв.
Вот, для примера, несколько выдержек из его публикаций, вошедших затем в книгу:
«…Накануне 60-летия Распутина была в “Завтра” напечатана его беседа с Бондаренко. […] Как новые русские своими мерседесами, они похваляются друг перед другом качеством своих крещений: один в Оптиной, а другой в древнем Ельце да еще в юбилей Куликовской битвы, т.е. в 1980-м году. А шел тогда младенчику сорок четвертый годочек...»
«И первый среди этих, мягко выражаясь, олухов царя небесного – ваш кумир, Валентин Григорьевич, ваш благодетель, о величии которого вы распространяетесь. О чем шептались по кухням интеллигенты с черными бородками и плутоватыми глазами? Прежде всего, о нем, о его лживых книгах, клеветавших на дорогое вам время».
«…Не надо бы говорить за всех, даже если приятель Бондаренко именует тебя “совестью народа”, как лучше бы не вещать и за всю страну: “Россия, я свидетельствую, во многом жила в отношении своего прошлого в потёмках”. Право, как уже отмечалось, лучше говорить за себя лично: “Я, писатель Распутин, лауреат солженицынской премии и Герой социалистического труда…”».
Нет-нет, да и проглянет между строк то, что, видимо, не давало Бушинупокоя, подпитывая его силой и энергией: «…Я лично, даже не будучи Героем соцтруда, не имея литературных орденов, премий, таких обильных и многотиражных изданий, за всю жизнь не получив от государства ни одной квартиры, я всегда понимал…»
Не было теперь, как выяснилось, у Валентина Григорьевича, ни денег, ни машин, ни квартир…
Один лишь факт налицо: неизбывная злоба Бушина. Потому, видимо, и пригрели его в «Завтра»… А за что же еще?

Далее в своей статье-манифесте А.А. Проханов сам рассказывает о том, что его привело к «кардинальному расхождению» с Валентином Григорьевичем.
Мы еще вернемся к этому. А пока поговорим о том, что, на наш взгляд, более продуктивно для понимания их взаимоотношений. То есть не того, что их РАЗВЕЛО (по версии Проханова), а того, что ВСЕГДА (даже во время максимального – по нужде (недоразумению?) – политического сближения) их РАЗДЕЛЯЛО, что делало НЕВОЗМОЖНЫМ их единение, подобно смешению масла с водой.

Пишу это и вспоминаю давние времена…
Квартира Александра Андреевича на улице Горького. На стенах странное соседство старинных «раскольничьих» образов, привезенных им в молодости с «охоты» за «черными досками» и бабочек, выловленных в горячих точках, где ему довелось побывать: во Вьетнаме, Кампучии, Анголе, Никарагуа, Афганистане…
Помню, как в годы своего редакторства он тщательно моделировал свой журнал «Советская литература». Зная о том, что я человек верующий да к тому же водивший знакомства в Издательском отделе Московской Патриархии, как-то он попросил меня раздобыть слайд иконы Сорока мучеников Севастийских.
«Такой извод, – пояснял он, как всегда подчиняя вечное сиюминутному, а святое политике, – где они как бы в белых кальсонах, как красноармейцы, которых белые ведут на расстрел». (Такой односторонней ему и представлялась гражданская война. Правда, говоря на людях, эту свою внутреннюю позицию он, конечно, корректировал, держал свои чувства под контролем.)

Еще более характерным был его «фокус» (иного слова не подберу) с ноябрьским номером журнала за 1990 год, в котором была опубликована статья о святом праведном отце Иоанне Кронштадтском вскоре после его прославления.
Поначалу всё шло хорошо, однако в самый последний момент, перед сдачей номера в типографию Александр Андреевич неожиданно заменил цветную вклейку и соответственно репродукцию на обложке, на которых воспроизводились работы современных художников, обозреваемых в журнале.
К моему немалому ужасу, новая подборка была изощренно сатанинской.
Автор сопроводительной статьи называл работы художницы Лидии Кирилловой «эзотерическими», раскрывая их смысл довольно откровенно: «Ее творчество – золотой фонд, сердцевина московской (а иной в нашей стране пока не сложилось) оккультной живописной традиции […] Лидии Кирилловой суждено было […] повариться в сумасшедшем котле московского подполья, где мракобесие переплеталось с литургикой, кликушество и юродство с откровенной шизофренией, а дремучее деревенское колдовство с церковными таинствами, где сходили с ума от верности мертвым принцессам и пили за тех, в кого предстоит воплотиться в следующей жизни».
Поначалу я подумал, что всё это какая-то нелепая случайность, пытался вмешаться. Извещенный мною немедленно автор статьи также пробовал протестовать. – Тщетно. Проханов ничего и слушать не хотел. Твердо стоял на своем, ничего не объясняя.
Так и пошло всё вместе: святое и сатанинское. Единственное, что удалось (из-за высокого официального положения автора в Издательском отделе Московской Патриархии) – это снять икону Кронштадтского Пастыря, которая должна была идти на последней странице журнала. Вместо нее там поместили рекламу издания – вещь невиданная ранее и позднее. Получив впоследствии свои экземпляры, автор дарил их знакомым, предварительно оторвав обложку и вклейку.
Теперь-то я ясно понимаю, что Александр Андреевич сделал это тогда намеренно. Если хотите, то это был прохановский «Тангейзер», поставленный им за четверть века до нынешнего новосибирского.
Несостоявшийся (о чем он в то время еще не знал) «красный маг» экспериментировал.

Но как же, возразят мне, быть с его совершенно явными «симпатиями к Православию», которые он высказывает на каждом шагу?
Но вот именно: «на каждом шагу». Там, где надо, а еще больше – где не надо. Чего стоит одно лишь название серии его романов: «Семикнижие», отсылающее к Пятикнижию, Четвероеванегелию, Шестопсалмию!
Прикрываясь всей этой благостной оболочкой, Проханов конструирует свою «политическую литургику», целью которой является сакрализация «красных смыслов».
Подлинное лицо Александра Андреевича способна раскрыть его поэтика. Язык каждого человека, а особенно писателя, неповторим и способен (особенно в сочетании с изучением особенностей его биографии) поведать о многом.
Недаром говорится, что человек – это стиль.

Авторы биографической справки о нем подчеркивают «ярко выраженную эмоциональную и даже страстную окраску» языка его произведений. Немецкий славист Вольфганг Казак подчеркивает «банальную, слащавую манеру письма, основанную на безстыдной лжи и перенасыщенную дешёвыми украшающими эпитетами».
На первый взгляд, всё это так, особенно, когда ты читаешь не первый и даже не третий, а двадцать первый его роман.
Но это только часть правды, никак не раскрывающая сущности.
Приведем в качестве примера характерный отрывок из текста передовицы А.А. Проханова в том номере «Завтра», где он опубликовал свою статью о В.Г. Распутине:
«Крым является таинственной, мистической частью России, своеобразным алтарем, откуда Россия возносила свои молитвы в боях, в радениях, в преобразованиях. Крым покрыт поцелуями, которыми русская история припадала к святым местам, где творили великие русские художники, где создавались великие русские памятники, где в священных могилах покоятся герои Крымской войны, герои Малахова кургана и Сапун-горы.
Крым – это место, куда пришел влекомый таинственными силами святой князь Владимир и крестился у Херсонеса. Через это крещение из Херсонеса в Россию полетели восхитительные энергии русского православия. Поэтому возвращение Крыма в Россию стало вторым крещением Руси. Мы внесли этот намоленный алтарь в наше русское историческое время». (Думаю излишне объяснять, что речь мы далее ведем не о возвращении Крыма домой, а исключительно о тех словах, какими событие это описано.)

Стиль этот, если подумать, не столь уж странен и не так уж нов.
Он совершенно аналогичен «словам-заклинаниям» Н.К. Рериха – розенкрейцера, оккультиста и политического авантюриста международного масштаба. В этом может убедиться каждый, достаточно лишь открыть сочинения «художника и мыслителя», включая сочиненные им (как это теперь точно установлено) «письма махатм», обращенных к продолжателем дела «нашего брата Ленина».
Отличие одно: псевдо-буддийскую терминологию Рериха Проханов заменил столь псевдо-православной. Но при этом такой же фальшивой.

«Икона Великой Победы», «Икона Сталинграда» соседствует на страницах его писаний с «Иконой Красной Площади» – сакральным центром которой является мавзолей сатанинского ВИЛа.
Но Ленин, его «гвардия» (евреи-большевики) и чекисты-резники Дзержинского – это как раз та красная черта, та непреодолимая межа, переступив которую мы перестанем быть русскими и православными.
Тут не может быть никаких переговоров, компромиссов, соглашений.
Именно это – на уровне подсознания – неприятие, возможно, и не даст «красным магам» обмануть наш народ заготовленными в их ретортах заманчивыми «красными проектами».

«Купание красного кобла» (продолжение)

«Черного кобеля не отмоешь добела».
Русская поговорка

В одном из прошлых постов мы попытались разобраться в скрытых смыслах стиля А.А. Проханова, пообещав сопрячь его с некоторыми особенностями биографии писателя.
Предками Александра Андреевича, по его собственным словам, были молокане, бежавшие из Тамбовской губернии в Закавказье.
Секта эта в Российской Империи считалась «особенно вредной», строго преследовалась вплоть до либеральных указов Императора Александра I. Было это неспроста: молокане «отвергали православный культ», чтили субботу. По заметному сближению с иудаизмом их даже называли «субботниками», «жидовствующими», «новыми жидами». Подробно прочитать о них можно в любой еврейской энциклопедии.

При этом стоит заметить, что всё это отнюдь не «дела давно минувших дней», свидетельство чему – признания сына Александра Андреевича – заместителя редактора газеты «Завтра» Андрея Фефелова, сделанные им 13 августа 2014 г. в интервью:
«Часть моих предков – выходцы из русского сектантства. И Прохановы, и Фефеловы, и Мазайевы когда-то были крестьянами и принадлежали к молоканской среде. Их потомки, сделавшись купцами, давали своим детям образование, посылали детей учиться в Европу. […] …Вопросы веры, церкви, эсхатологии сопровождали меня с раннего детства. […] Традиция ушла, но связи существуют. Однажды в газету “Завтра” пришла целая делегация молокан. Такие солидные аккуратные бородатые люди со спокойными лицами. Оказывается, Юрий Лужков в тот период почему-то притеcнял молоканскую общину, лишил ее молельного дома. И тогда, зная о нашем происхождении, они пришли к нам за информационной поддержкой. Мы им не отказали и даже приютили их на время. Несколько раз подряд по воскресеньям в редакции “Завтра” проходили собрания молокан и пелись псалмы, сочиненные моими прадедами».
И действительно, предки Александра Андреевича – далеко не рядовые сектанты.
Многое было завязано на двоюродном дедушке Александра Андреевича – Иване Степановиче Проханове (1869–1935). Он также был корневым молоканином, однако в 1875 г. его отец, а в 1886 г. и он сам присоединились к баптистам.
Переход этот был закономерным. В свое время историк Н.И. Костомаров подчеркнул связь появления секты молокан с «развитием в русском народе рациональных умствований».

С биографией И.С. Проханова, этого «русского Лютера», может познакомиться всякий, заглянув в интернет. Там есть все факты, но подлинный смысл их остается как бы за кадром. Потому обратимся к давнему, написанному еще в мае 2005 г. посту из ЖЖ известного русского философа, писателя и публициста Д.Е. Галковского (пусть и спрямляющего некоторые углы и несколько категоричного, но заметившего многое):
http://galkovsky.livejournal.com/52576.html?thread=37..
«Да это понятно, – высказался во время обсуждения одной из тем Дмитрий Евгеньевич, – Кого ещё “главным русским националистом” поставят, да в придачу дадут крупный печатный орган. Это не должен быть “человек проверенный”. Это должно быть “само оно”.
Дедом Проханова был один из активнейших членов английской резидентуры в Российской Империи, Иван Степанович Проханов. Господин Проханов тоже был издателем газет и журналов, за систематическую антигосударственную и антицерковную деятельность выслан в родную Англию. Там окончил богословский колледж в Бристоле. В 1898 году Проханов вернулся в Россию, с места в карьер развернул широкомасштабную подрывную работу. Руководителем Проханова был Ленин (через Бонч-Бруевича). […] Вскоре Проханов стал главой российских баптистов и одним из 6 вице-председателей Всемiрного Союза Баптистов. В 1914 году как прямых пособников Германии, членов социалистических подрывных организаций и немецких шпионов Проханова со товарищи немного прижали. С согласия, одобрения и по прямому совету Англии».
Прибавим к этому, что в описываемое время у И.С. Проханова были налажены связи с такими знаковыми фигурами, как С.Ю. Вите и П.Н. Милюков. Известно также, что Иван Степанович баллотировался в Государственную думу – известный рассадник русской смуты.

Но продолжим цитату из Д.Е. Галковского: «Что делал Проханов в 1917 и далее, думаю объяснять не надо. Впоследствии подлецы выдумали себе “репрессии” и слёзно рыдали примерно в таком ключе: “VI Всероссийский съезд христианской молодежи с участием Ивана Проханова собрался в 1921 году в г.Твери. Едва участники приступили к намеченной программе, как 5 мая по доносу священника местного православного прихода Виноградова, пробравшегося в Тверскую Губчека в качестве следователя, были арестованы 42 участника съезда. 30 человек были вскоре освобождены, а 12 (в том числе и Проханов) переведены в лагерь принудительных работ на срок от одного до трех лет. Но через три месяца центральные власти освободили и их”.
Зацените. “Священник пробрался в доблестную ВЧК и оклеветал верных ленинцев”; “Подверглись чудовищным гонениям, в 1921 году три месяца провели в заключении”. Ужасы.
В 20-х годах Проханов активно разлагал Русскую Церковь, сотрудничая с “живоцерковниками”. Спокойно разъезжал по Европам и Америкам. В 1928 году, находясь в Канаде, Проханов решил в СССР не возвращаться, при этом преспокойно ПРОДОЛЖАЯ быть одним из наиболее активных и влиятельных советских баптистов.
В своих ЗАРУБЕЖНЫХ мемуарах Проханов, первый президент Всероссийского СЕХБ, писал: “В основе политики большевиков в отношении религиозных организаций была свобода для всех, за исключением тех групп и священства, которые участвовали в политической оппозиции новому режиму. Одним из первых шагов советского правительства был декрет об отделении церкви от государства. В соответствии с провозглашенным декретом православная церковь теряла финансовую поддержку государства... Миллионы рублей были изъяты из церковных касс и это подорвало средства существования Священного Синода, Духовной академии и других церковных институтов. Большинство священников были удалены от служения... Таким образом, низвержение православной церкви было значительным достижением, главной базой религиозной свободы...”».
А кстати, сравните этот пассаж Проханова-деда с текстом «письма махатм» 1926 г., написанного Н.К. Рерихом, по поэтике, как мы уже отмечали, весьма схожего с писаниями Проханова-внука: «На Гималаях Мы знаем совершаемое Вами. Вы упразднили церковь, ставшую рассадником лжи и суеверий. Вы уничтожили мещанство, ставшее проводником предрассудков. Вы разрушили тюрьму воспитания. Вы уничтожили семью лицемерия. Вы сожгли войско рабов».
Прямая перекличка!

«Меня этот Проханов-гейт, – писал в комменте один из читателей приведенного нами поста Д.Е. Галковского, – не то чтобы обезкураживает, сколько просто непонятна удивительная преемственность поколений. Объяснить ее, пожалуй, можно лишь тем, что все это время со старой доброй эпохи была жива питательная среда (клуб, секта или вроде того), “духоборческая” дедушкина прокладка».
На другое, не менее удивительное созвучие, наталкивает и вот эта характеристика И.С. Проханова из книги ученого Л.Н. Митрохина «Баптизм: история и современность» (СПб. 1997):
«По своей целеустремленности, уверенности в успехе своего миссионерского призвания, по организаторской хватке он был фигурой уникальной. Его не привлекала рядовая проповедническая деятельность. Россия, повторял он, представляет собой “духовное кладбище или долину сухих костей”. Но русский народ находится накануне восстания – “это будет подлинное воскресенье, духовное обновление и реформация”. […]
Энергия Проханова была поистине неисчерпаемой. Ему было тесно в рамках немногочисленного объединения. Он постоянно создавал новые союзы, организации, издания курсы и школы, издал не менее 10 сборников духовных гимнов, свыше тысячи (!) из них написал сам (“поэзия слетала с моего пера, как живой цветок”) составил вероисповедание ЕХБ, написал сотни статей, обращений, проектов. […] Его авторитарные методы, не всегда предсказуемые поступки смущали и раздражали более степенных и уравновешенных коллег, порождая дополнительные трения между союзами, несмотря на постоянные заверения во взаимной любви».
Вам ничего это не напоминает? Прочитав это, я, например, понял, что «пассионарность» Александра Андреевича Проханова – черта родовая.

Весь этот background писателя Президент В.В. Путин, по роду своих прежних занятий, вероятно, очень хорошо знает. Потому, видимо, и не идет на контакт с А.А. Прохановым, буквально навязывающим себя (вспомните хотя бы ответы Президента во время «прямой линии» на вопросы Александра Андреевича). При этом Владимiр Владимiрович, как известно, охотно общался с В.Г. Распутиным, А.И. Солженицыным, Н.С. Михалковым.
(Предупреждая возможное возражение, замечу, что причина такой дистанцированности вовсе не в навешенных некогда ярлыках. Ведь и В.Г. Распутина когда-то называли «красно-коричневым».)

Что касается Валентина Григорьевича, то он вряд ли знал подноготную Александра Андреевича, однако безусловною хорошо ее чувствовал.
Какие дрожжи там бродят, узнать нетрудно. Вот, например, взгляд на Русскую историю сына А.А. Проханова – Андрея Фефелова:
«Интересно, что род Романовых – эта когорта государей и государыней – стоит между двумя столпами русской истории: Иваном IV Рюриковичем и Иосифом Сталиным. […] Особняком стоит фигура Петра Первого. Он великий разрушитель и великий строитель одновременно. В чем-то схож с патриархом Никоном и Лениным. […]
Даже демоны русской истории, такие, допустим, как Лев Троцкий, должны быть бережно исследованы и прочтены в едином грандиозном, сакральном контексте. Казалось бы, вот он враг всего русского народа! Но, тем не менее, это “наш” враг, “наш” уникальный демон [sic!]. И никакая другая история подобную фигуру не произвела. Кстати, если говорить объективно, то Троцкий известен как создатель Рабоче-крестьянской красной армии, которая стала ударной силой собирания территорий Российской империи, рухнувшей в феврале 1917 года».
Нужно ли говорить, что вся эта (по всей вероятности, семейная, прохановская) историософия, была глубоко чужда Валентину Григорьевичу Распутину.

Напрасно в свое время волновался Виктор Астафьев за своего собрата: не повлияли на Валентина Распутина, не испортили его патриоты, вроде Проханова, которые Виктору Петровичу немилы были, по его словам, «за славословие революций». Не могли повлиять.
Находиться в одном помещении, хлебать из одной мисы – еще не значит быть единомышленниками.
Давно сказано: «Они вышли от нас, но не были наши: ибо если бы они были наши, то остались бы с нами; но они вышли, и через то открылось, что не все наши» (1 Ин. 2, 19).
И сейчас, после кончины Валентина Григорьевича, эта несовместимость, по предельной деликатности писателя, почти что никак не являвшая себя на людях (разве что «необщение» свидетельствовало об этом), стала совершенно неоспоримой.

Однако другая «опаска» В.П. Астафьева оказалась не столь уж пустой. В письме В.Я. Курбатову, отправленном в феврале 1994 г., он сетовал на то, что «товарищи Зюганов и Проханов с гордостью трясут вашими умствованиями и духовными на “народную тему” напоминаниями».
Всё это теперь, вроде бы, подтверждается. В разбираемой нами статье-манифесте А.А. Проханов перед тем, как навести тень на плетень, так прямо и пишет: «Недаром Валентин Григорьевич в годы перестройки подписал “Слово к народу”, недаром после он был близок к коммунистам, к Геннадию Андреевичу Зюганову».
Но возможно ли было избежать этого тогда? Интересы народа и страны для таких, как В.Г. Распутин, были выше собственных амбиций и чистоты риз…

В обозреваемой нами статье «Распутин: империя и народ» А.А. Проханов поминает, собственно, одно произведение – повесть 1976 г. «Прощание с Матёрой».
Но вот как он выворачивает ее содержание: «…Русские, надрываясь на стройках, покидая и пуская [sic!] под воду свои деревни, словно легендарный град Китеж…»
То есть САМИ (а вовсе не государство) ДОБРОВОЛЬНО пускают под воду свои избы, кладбища, поля!
Помимо открытого глумления над болью русского писателя и его народа (тут я категорически не согласен с теми, кто пишет, что «Прощания с Матёрой» Проханов-де «не понял»), такое прочтение, уже не распутинского текста, а «Сказания о Граде Китеже», свидетельствует о некой духовной порче выпустившего из-под пера такое.

Нужно быть глубинно нерусским человеком, чтобы столь изощренно извращать один из архетипов нашего сознания.
Русский мессианский город «с белокаменными стенами, златоверхими церквами, с честными монастырями» скрылся под воду «чудесно, Божьим повеленьем, когда безбожный царь Батый», разорив Русь, подступил к нему.
«Его жители даже не собирались защищаться и только молились». Именно по тем молитвам «не допустил Господь басурманского поруганья над святыней христианскою».
Что касается наших Матёр, то под воду пускали их советские власти: местные – по указанию центральных. И оттуда, из водного зазеркалья, ту прежнюю Россию уже никому не достать. До тех пор пока она САМА (не выманенная «красными» или какими-либо иными заклинателями, а именно сама, по своей воле) оттуда не выйдет.
Выйдет же непременно, когда придет срок – «Последний срок».
«И досель тот град невидим стоит, – откроется перед страшным Христовым судилищем».

Трудно это понять тем, кто вырос на асфальте. Недостаточно даже два года лесником прокуковать и в геологические партии ходить. Да и к чему такие жертвы? Дело тут не в городе как таковом. Речь о душе. «Где сердце твое, брате?.. Где душа твоя, сестрица?..»
Трудно стать русским, не веря тому, во что верует народ, сыном которого ты себя числишь.
И прежде, чем учить других, сам пойди в ученики. Сядь с Марией у ног Христовых и послушай.
Тот же Валентин Распутин не посчитал для себя зазорным сделать это на 44-м году от роду, за что был хамски осмеян постоянным автором газеты «Завтра» Владимiром Бушиным.

Но у некоторых слушать что-то плохо выходит…
Вот последний номер газеты «Завтра», от 2 апреля. Как водится, передовица А.А. Проханова. В ней рассказывается о его недавней поездке в Сербию, а в конце – о «богослужении в соборе Святого Саввы… самом большом соборе в Белграде» (здесь и далее мы сохраняем оригинальную авторскую орфографию): «…Когда мы причащались, когда я вкушал из рук владыки вино и хлеб, вдруг испытал такой прилив света, любви и красоты».
Выходит для Проханова Тело и Кровь Христовы просто «вино и хлеб», да еще принимает он Их «из рук владыки», а не со лжицы из Евхаристической чаши? Любому церковному человеку и объяснять не нужно, о чем такое словоупотребление говорит…

Интересно, что другой ниспровергатель В.Г. Распутина (но уже со стороны либералов) Дмитрий Губин, о котором мы писали в одном из прошлых наших постов, синхронно (в передаче от 3 апреля) говорил, по существу, о том же самом, но уже в запредельно недопустимой форме. (Мне очень больно приводит эти слова, но, не сделав этого, мы едва ли поймем, с чем имеем дело.)
http://gubin-live.podster.fm/91
Для оправдания оскорбительной постановки «Тангейзера» в Новосибирске прошедший выучку в Англии Губин нашел не менее кощунственные выражения: «Любой родитель, который отводит детей на первое причастие, он отводит ребенка есть тело 33-летнего еврея и пить кровь 33-летнего еврея. Потому что таинство состоит в том, что вино и хлеб претворяются (это вам скажет любой священнослужитель Русской Православной Церкви) в настоящие и подлинные тело и кровь Христовы. Но мы же не бежим в прокуратуру с требованием остановить трупоядение. Мы понимаем: церковь так живет, она так устроена, это их территория, они не мешают тем, кого возмущает каннибализм в любом другом месте…»

Но вернемся к Александру Андреевичу, который, как мы помним, описывал свое Причастие в белградском соборе. (После Губина оно выглядит даже благочестивым.)
Буквально на обороте страницы, на которой напечатано это откровение, опубликована его же статья под весьма символичным, таящим в себе множество смыслов названием: «Истинный ариец». Она о недавней гибели во Франции пассажирского самолета и о летчике-немце, считающимся ныне виновником трагедии.
«…На мой взгляд, – пишет А.А. Проханов, – речь идёт о психиатрии целого народа – народа немецкого, народа, который пребывает сегодня в таком состоянии, что отдельно взятый немец, являясь частью этого народа, в состоянии совершить подобные акции самоубийства. […] Он показал, что Германия, которую так уничтожают, она вместе с собой в преисподнюю, в Валгаллу унесёт всё остальное человечество. […] …Эта таинственная и ужасная смерть может трактоваться как психиатрический диагноз сегодняшнего состояния германской нации».

Все эти рассуждения сами по себе, конечно, чудовищны и эпатажны, но, признаем, вписываются, всё же, в определенную систему ценностей.
Более того, этот первый удар по нервам микширует, как нам кажется, главный смысл, ради чего, собственно, видимо, и был создан этот текст:
«…Сам акт самоубийства вовсе не значит, что это акт страдания и желание порвать с жизнью. Быть может, этот акт следует трактовать как акт восстания. Может быть, немец или Германия, находящиеся в страшном унижении, стремясь вырваться из-под контроля, прибегают к последнему средству – к смерти, которая спасает человека от этого контроля.
Причём эта смерть не является рядовой смертью, смертью индивидуальной. Она является смертью, связанной с порывом в другие, грядущие германские измерения. И эта смерть носит ритуальный характер, поэтому пилот увлёк за собой в эту смерть 150 человек. Это была не просто смерть одиночки. Это было самосожжение на виду у всего мiра, самосожжение или самоубийство вопреки этому мiру».
Словосочетания: «акт восстания», «стремление вырваться из-под контроля», «последнее средство», учитывая мiровоззрение автора, безусловно, несут в себе положительные смыслы.
Их органично дополняют другие: «ритуальный характер», «увлечение за собой в эту смерть 150 человек».
И заключительный аккорд: «Это было самосожжение на виду у всего мiра […] вопреки этому мiру».
Тут уж апофеоз смерти, как «творческого акта». Раскольничьи гари! Священный суицид!
Сектантская закваска – куда же от тебя денешься?
Не зря, видимо, некоторое время общавшийся с Александром Андреевичем поэт Алексей Широпаев называл его «Красным Шаманом».
С гремящим бубном, выкриками-заклинаниями, верчением и подскоками…

Примечательно, что некоторая двусмысленность не скрыла, тем не менее, от «своих» главный нерв.
«По моему, – откликнулся один из постоянных авторов комментов на сайте газеты “Завтра”, – прятаться всё время за Бога, ссылаться на Бога, говорить о боге, надеяться на бога, – это ещё большая трусость, чем суицид. Это ещё и лишение себя свободы самостоятельного выбора, лишение себя ответственности за судьбу своей страны и своего народа – дескать всё в руках божьих».
Таковы подлинные птенцы гнезда Проханова.

Но в чем тогда смысл всех этих блёсток, мишуры, «православной» риторики Проханова, его поездок по монастырям-скитам-старцам?
Попытка ли это натянуть перед – всё еще оставшимся в сердцевине своей православным – русским народом овечью шкуру? Эксплуатация ли это авторитета чтимых Русским мiром православных подвижников для своих политических проектов?
Не будем гадать. Главным для нас является тот безспорный факт, что за всем этим – обман и ложь. Пусть даже, как некоторые считают, «во благо». Благими же намерениями, твердо знали наши предки, вымощена дорога в ад.
И еще одно (не менее важное): убеждая себя и других, что он отправляется в паломничество, на деле Александр Андреевич занимается двумя вещами: «агитпробегом» или «православным туризмом». Он так и не распахнул душу свою перед Богом, Который Сам бы и сотворил там Благое.
Порой, даже посещает мысль: хочет, но ...не может.
И тут самое место повторить слова критика В.Я. Курбатова, обращенные им к В.П. Астафьеву: «Происходит это от неверия, от безрелигиозности. Боюсь, что он теперь в чем-то даже и расходится со своим народом, который повернул к Богу. Ему это кажется фарисейством, и, похоже, он не видит там спасения. […] Покоя нет, Стержня нет». (С небольшой, всё же, поправкой: не от «безрелигиозности» или атеизма, а – в данном случае – от искаженной сектантством духовности.)

Однако посмотрите, какой интересный расклад выходит. По одну сторону – так уж вышло! – Господь наш Иисус Христос, Вера наша Православная, писатель наш русский Валентин Григорьевич Распутин. А по другую – такие вроде бы разные по мiровоззрению и занимаемой политической позиции – писатель-патриот А.А. Проханов и либеральный журналист Д.П. Губин, которому регулярно предоставляет эфир пропрезидентское радио «Комсомольская правда».
Не правда ли, есть над чем призадуматься?

В этих непростых размышлениях, перед лицом предстоящего нелегкого выбора, помощником нашим, вольно или невольно, выступает Валентин Распутин. Он один из тех оселков, на которых многое (и многие), так или иначе, проверяются: на излом, на верность, на идеалы.
Смерть прояснила.
И тут на память неожиданно приходит заголовок давней рецензии на одну из последних повестей писателя: «“Пожар” высветил».
Если бы не этот печальный уход, подумалось, многие из нас, прочитав или послушав приведенные нами слова, в очередной раз так бы и прошли мимо, разве пробурчав себе под нос: «Снова он чудит».
Кончина Валентина Григорьевича, которого при жизни называли «совестью народа», напомнила и нам о нашем долге, сделала нас строже к себе и другим…

«Купание красного кобла» (окончание)

«Теперь я выливаю в мiр кубок яда.
Едка и жгуча горечь моей речи».
Адам МИЦЕВИЧ «К русским друзьям».

«Самодержавья скиптр железный перекуем в кинжал свободы».
Девиз поэта-славянофила С. П. ШЕВЫРЕВА, провозглашенный им на вечере московский литераторов в честь опального Мицкевича.

Однако главный смысловой центр, основной узел статьи А.А. Проханова «Распутин: империя и народ», описывающий «кардинальное расхождение» между ними, заключен вот в этих строках Александра Андреевича:
«Все, кто говорят сегодня о творчестве ушедшего от нас Валентина Григорьевича Распутина, мне кажется, молчат о том, что составляло одновременно и стержень, и главную трагедию его судьбы. […]
Он был певцом народа, а я – певцом государства. Распутин в своем творчестве очень остро и страстно поставил русский вопрос как проблему русского народа, измученного своим государством. […] …Эта двойственность определяла внутреннюю трагедию, которая жила в Распутине до его последних дней. […]
По существу, явление Распутина – это явление литературного восстания русского народа с требованием не отмены царства как такового, а с требованием “доброго царя”. Но оно привело к приходу в государственную власть лютых антигосударственников, по отношению к русскому народу в тысячу раз более жестоких, чем советские генсеки и министры. […]
На мой взгляд, многолетнее “молчание” Распутина объяснялось тем, что поставленный им вопрос не нашел позитивного решения. И он ощущал свою долю ответственности за то, что происходило с нашей страной за последнюю четверть века и что продолжает происходить с ней и сегодня».

Первая реакция на этот текст в интернете (sofya1444):
«Ай да Проханов! Нашёл, наконец, виновника гибели нашей страны…
Проханов искажает позицию Распутина. Тот никогда не мог бы сказать, что без ЭТОГО государства русскому народу не быть. Скорее бы Валентин Распутин сказал, что ЭТОМУ государству без русского народа не быть...
В том-то и состоит лукавство Проханова, что он исходит из предпосылки, что сильным может быть только государство, возглавляемое коммунистической сектой. Это не так. Сегодня у нас другой строй, но это не препятствует усилению России.
На самом деле государство сильно своим народом и только им...»

Первое мое личное впечатление от знакомства с текстом: выходит, побоку тяжкие семейные трагедии-потери В.Г. Распутина и тяжелейший недуг – рак мозга. (От того Валентин Григорьевич и не писал.) Для Проханова же всё это неважно. Главное для него – найти в вину в другом и предъявить счет, в подтверждение собственной правоты.
Проблемы он ставит не новые:
ЦАРЬ и НАРОД
МОНАРХИЯ и АНАРХИЯ
НАРОД и ВЛАСТЬ

Но из текста ясно видно, что Проханов не понимает ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ каждой из этих двух сил в истории России, до сих пор разделяя, словно препарируя труп или изучая анатомический атлас, НЕАРАЗЪЕМНОЕ ЦЕЛОЕ. Как заядлый большевик: ИЛИ – ИЛИ…
«Эта двойственность до сих пор не имеет решения. Поставленный Распутиным [на деле, конечно, самим Прохановым. – С.Ф.] вопрос завещан последующим поколениям русских писателей, философов, духовидцев».
В действительности же всё более или менее понятно, однако, много сложнее и трагичнее, чем это, возможно, представляется Александру Андреевичу, но при этом еще и жизнеспособнее…

<Схема этих взаимоотношений (взаимодействия) в самом упрощенном виде (а никакая схема и не может быть иной) выглядит примерно так:
Веками Русский народ нес на своих могучих плечах власть Белого Царя, расширяя пределы своего государства, превратив его в Империю. Однако делал он это (в наиболее пассионарной своей части), убегая от произвола «царских людей» – тогдашней элиты.
Вседозволенность для последних вкупе с их безнаказанностью перерастала нередко в безпредел первых, чем, как правило, пользовались, к своей выгоде (политической и личной) чуждые, а иногда и вовсе враждебные русским интересам силы.
В конце концов, разгул (противоборство анархического и монархического начал) становился опасным для жизни всех участников спора и из него, как после тяжелого похмелья, выходили радикальными мерами. Как принято говорить: клин клином вышибали.

Логика русского бунта давно и весьма четко описана А.С. Пушкиным – в пропущенной, не вошедшей в окончательную редакцию главе повести «Капитанская дочка»: «Не приведи Бог видеть русский бунт – безсмысленный и безпощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка».
Эту, в общем-то, широко известную цитату в каждую эпоху по-своему усекали (или вовсе предавали забвению). Но если действительно что-то хочешь понять – читай ее полностью, во всей, пусть и нелицеприятной, полноте. Ведь написал эти слова Пушкин в результате изучения им сотен секретных документов, когда готовил к изданию свою «Историю Пугачевского бунта».
Такой же была, в общем, логика и «первой русской революции» 1905 года. Это был во многом тот же самый бунт. То есть в основе своей (пусть и со многими бросающимися в глаза чуждыми элементами), всё же, доморощенный, свой. Потому, собственно, он и был побежден.
Однако логика революций 1917 года была иной. Это уже были западные проекты: с руководящими центрами, планами, финансированием, четкой идеологией (ориентированной в обеих случаях на обман народа демагогией, которую никто и никогда выполнять не собирался, да и не смог бы). Недаром – и в первом, и во втором случаях – их называли «переворотами»: февральским и октябрьским. Причем, последний именовали так в первое время даже и при большевиках. Это потом уже ввели иную терминологию: сначала «революцию», затем присвоив ей, по аналогии с французской, имя «великой».

Возвращаясь к статье А.А. Проханова, заметим, что в ней он, вроде бы, признает: «Распутин не был антисоветчиком, он не был антигосударственником-нигилистом. Тем более, он не был либералом, для которого русское, российское государство – это изначальное зло, и ничего больше».
Но далее, вопреки сказанному САМИМ, он все же сближает/сравнивает: «…Недаром советский проект символически завершался распутинским “Пожаром”. А еще – “Печальным детективом” другого замечательного писателя-деревенщика Виктора Астафьева. Там же были и “Белые одежды” Дудинцева, и “Дети Арбата”, там были многие либерально-демократические писатели, ненавидевшие советское государство именно за то, что оно сохраняло в числе других и русский народ».
Таким образом, первой своей сентенцией о том, что В.Г. Распутин «антисоветчиком не был», Проханов оставляет себе резервный путь для возможного отступления, а второй, вопреки заявляемым намерениям, как раз и ставит Валентина Григорьевича на одну доску с «антисоветчиками» и «антигосударственниками».

При обсуждении опуса А.А. Проханова тут же вспомнили, конечно, и выступление В.Г. Распутина на съезде, укорив при этом, что это он первым озвучил идею выхода России из СССР, не помня (или намеренно забыв?), что то была фигура речи, по своей шокирующей сути, долженствующая, по мысли выступавшего, заставить людей опомниться, задуматься над реальным местом России, русского народа, русского фактора в общем благополучии и судьбе Империи. Увы, не задумались и, более того, именно русскому писателю пришлось затем отвечать за разбитые в общем обозе горшки…
Исторический этот эпизод давно и подробно разобран. Мне бы хотелось лишь напомнить фрагмент одной из латышских народных сказок, в которой ч… жалуется ангелу на трудную свою долю, часто оставаясь без добычи в борьбе за людские души: «Вот мать сама кричит на всю округу на дочь: ‘Ч… бы тебя побрал’. Так она же моя! Почему же мешают взять отданное мне добровольно?”. – “Так ведь мать это в сердцах сказала, а случись что, сама бы первая от горя с ума бы сошла. Нет, это не от души было сказано. Не твоя это добыча”».

Но для самого А.А. Проханова вопрос этот, поднятый им в статье, в действительности, не самый важный. «Государственничество» для него лишь промежуточный, пусть и совершенно необходимый, этап для разведения большого костра. Оно для него словно жертвенная вязанка сухого хвороста.
Амбиции Александра Андреевича надгосударственны и квазирелигиозны. Его «Красный проект» не есть коммунистическая идея в обычном понимании этого слова: марксистская теория с соответствующей ей политикой, в том числе и социальной (справедливое распределение, защищенность и т.д.). Главное для него – духовная составляющая: внеконфессиональная, имеющая эзотерический окрас. Без этого всё было бы ему просто неинтересно, выглядело бы как некая безжизненная шкурка, пусть и красивой выделки.
Отзвуки этого проекта явственны в словах его сына Андрея Фефелова: «Для меня Русский мiр – это плацдарм для реализации плана всемiрного Преображения. Это площадка для воплощения идеи безсмертия человечества». (То есть: будем как боги?..)
Эта типичная коммуно-сектантская сотериология имеет своим идейным источником соответствующим образом истолкованные некоторые тексты, созданные русским религиозным философом Н.Ф. Федоровым (1828†1903).
Имя его, как создателя «русского космизма» (термин был изобретен уже в наши дни), постоянно присутствует во многих писаниях А.А. Проханова. Именно благодаря этому философия Николая Федоровича, которая, даже при всей отрывочности публикаций его трудов, много шире этого выставленного напоказ сегмента, в общественном сознании приобрела именно этот искажающий ее смысл.
А ведь есть у Н.Ф. Федорова работы, разбирающие и «самодержавие», и «спор о трех Римах», имеется также множество иных статей религиозного и историософского содержания. Именно эти труды русского мыслителя открыл для себя в начале 1990-х В.Г. Распутин, внимательно их читавший и щедро делившийся, несмотря на свою немногословность, этими открытиями с окружающими. Не мог скрыть своих переживаний от встречи с поразившим его явлением…

Разбираемый нами прохановский текст, появившийся в газете «Завтра», тогда же 26 марта был обнародован и в блоге «Изборского клуба», правда под другим названием: «О многолетнем “молчании” Распутина»:
http://www.dynacon.ru/content/articles/5073/
Именно отсюда он разошелся по интернету, став предметом обсуждения на разных площадках.
На одной из них текст был снабжен усиливающей (по мнению републикатора) заложенную в нем идею иллюстрацией к пушкинскому «Медному Всаднику», подкрепив это еще и заголовком своего поста: «ДВЕ ПРАВДЫ», что уже совершенно очевидно обращает нас к смыслам, заложенным А.А. Прохановым в его статье.
Многие, не задумываясь о подлинных идеях – уже не Проханова или автора ЖЖ, а Пушкина, – поймались на хорошо усвоенные ими еще со времен школьной скамьи смыслы. И далее, уже как бы вполне самостоятельно, двигались в заданном направлении.
Никто при этом, разумеется, особо не задумался о составе предложенного в снедь многослойного пирога.
В действительности всё выглядело так, как если бы мы судили о вагнеровском «Тангейзере» по провокационной новосибирской постановке.

Чтобы понять, о чем тут речь, попытаемся во всем не спеша разобраться.
Иллюстрация, пусть и весьма талантливого художника Александра Бенуа, есть все-таки его личная интерпретация «Петербургской повести» А.С. Пушкина. Сила этой графической картинки (в том числе и применительно к авторам комментов в ЖЖ) состоит в том, что она – так уж вышло – совпала по смыслу с интерпретациями советских пушкинистов и литературоведов самой поэмы, вошедшими затем в школьные и вузовские учебники (а через них – в массовое сознание).
Согласно им, Евгений маленький человек, угнетаемый царизмом. Далее всё это преображалось в противостояние простого человека властной тирании.
С политическими переменами в стране знак сменился («плюс» стал «минусом» и наоборот), но суть схемы осталась непоколебимой.

Но так ли думал Пушкин? (Если, конечно к этому есть интерес. Бывает, что это считают совершенно излишним. Как говорится, у каждого свой «Тангейзер».)
С самим Медным Всадником всё более или менее ясно: он – олицетворение державной мощи, Монархии, власти.
Но вот кто такой Евгений? Если уважать автора произведения, то это никак не представитель народа.
Напротив, он потомок знатного дворянского рода.
При этом не просто обедневший, а опустившийся до мещанского уровня, до положения мелкого чиновника, равного по чину и общественному положению станционному смотрителю, живущий исключительно жалованьем.
Но дело было не в одной лишь бедности. По словам поэта, Евгений
Дичится знатных и не тужит
Ни о почиющей родне,
Ни о забытой старине.
В этом смысле отношение автора к своему герою для нас весьма важно. Именно оно раскрывает содержание подлинного конфликта. Поэт, как известно, сам происходил из обедневшего старинного рода, однако всегда с крайним презрением относился к тем, кто сам, по своей воле (пусть даже и попав в тяжелое положение), отказался от родовой чести, памяти…
Именно в этом причина того, что Пушкин называет своего героя «ничтожным»
По сути Евгений не принадлежит уже к своему сословию. «Деклассированный дворянин», – определяли его положение в советское время.

Но было и еще нечто…
По замечанию пушкиниста В.С. Непомнящего, бунт Евгения «напоминает пламенные обличения Петра Мицкевичем».
Что касается А.С. Пушкина, то он прекрасно понимал сущность национального польского поэта Адама Мицкевича, крайнего русофоба да еще и галахического (по матери) еврея:
Наш мирный гость нам стал врагом и ныне
В своих стихах, угодник черни буйной,
Поет он ненависть: издалека
Знакомый голос злобного поэта
Доходит к нам!..
В лице Евгения, читаем мы в биографии Пушкина, вышедшей в 1939 г. в серии ЖЗЛ, «поэт осуждает все одиночные, не связанные с народом [,,,], безнадежные политические выступления».

Подлинный пушкинский «Медный Всадник», как и любой текст, созданный национальным гением, важен не только для понимания того времени, когда был написан; он еще проливает свет на смысл происходящих и в настоящее время в нашей стране событий, показывая не надуманное противостояние (НАРОД versus ВЛАСТЬ), а реальное.
Ближе всех к разгадке подошел В.Г. Белинский, написав, что в поэме в образе Евгения запечатлена «личность», угнетаемая властью. Это противостояние «коллективной (общей, государственной) воле, представленной Петром».
Позднее В.Я. Брюсов прибавил: это «мятеж против деспотизма».
Таким образом, суть бунта Евгения – борьба за «права человека». И потому народ здесь вовсе не при чем.
Так же, как, собственно, до этого нет никакого дела ни аристократии, ни таким творческим личностям, как А.С. Пушкин:
Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Всё это, видите ль, слова, слова, слова.
Иные, лучшие мне дороги права;
Иная, лучшая потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа –
Не всё ли нам равно? Бог с ними.
Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
– Вот счастье! вот права...

К каким же выводам можно прийти в результате наших разысканий? – Евгений – утративший свою идентичность дворянин, олицетворяющий собою чернь. Он бунтует против власти, но при этом «страшно далек» он и от народа и его чаяний. По самоощущению это человек без роду, без племени, принадлежащий Русскому мiру разве что по крови, но никак не по духу. Он не монархист и не анархист; он – борец за права человека.
Далеко не случайно в этой связи подчеркиваемое автором «Медного Всадника» безумие героя:
Увы, его смятенный ум
Против ужасных потрясений
Не устоял.
Евгений – НИЧТОЖНЫЙ ОДИНОКИЙ БЕЗУМЕЦ.

Дальнейшие преображения Евгения в Русской Истории можно представить следующим образом: тургеневский Базаров (сын «маленьких людей» Гоголя) – Раскольников и «бесы» Достоевского…
Нигилисты – разночинцы – народники…
В этом последнем месте поток раздваивается.
Одни дают революционеров: от террористов до социал-демократов.
Вторые идут «другим путем»: интеллигенция – кадеты – «шестидесятники» (уже на нашей памяти).
Последние – под либеральными знаменами – собрали всех оппозиционеров, включая потомков «комиссаров в пыльных шлемах».
Объединяло их одно: непонимание России и русского народа, страх перед этим чуждым им мiром, переходящий в ненависть, и страстное желание навсегда освободиться от этого кошмара, чтобы устроить, наконец, «нормальную жизнь как у людей».

Другими словами, суть этого конфликта не в противоречии между
МОНАРХИЕЙ (властью) и АНАРХИЕЙ (народом),
как это пытаются «объяснить» нам,
а между
МОНАРХИЕЙ и НИГИЛИЗМОМ,
РОССИЕЙ и РЕВОЛЮЦИЕЙ,
о чем еще в 1848 г. писал русский мудрец Федор Иванович Тютчев.
Таким образом, интерпретация «Медного Всадника», которую пытаются применить для объяснения конфликта между А.А. Прохановым и В.Г. Распутиным, при внимательном ее рассмотрении, не выдерживает никакой критики и является по сути своей ложной, уводящей в сторону идеей. Более того, сочувствие Евгению в современном политическом раскладе означает в том или ином виде оправдание «болотников-белоленточников».
Именно они охотно сомкнулись бы в общем строю в почетном карауле у Русского гроба.

Деструктивных мифов, подобных только что разобранному нами, связанному с ложной интерпретацией сущности одного из героев пушкинского «Медного Всадника», к сожалению, имеется у нас еще великое множество. Причем, полуправда иногда бывает гораздо опаснее полной лжи: из-за похожести на правду ее гораздо труднее вывести на чистую воду. Принятие же таких мифов на веру угрожает потерей ориентиров и утратой верной перспективы.
Так, с легкой руки А.И. Солженицына и некоторых современных историков Тамбовское восстание 1920-1921 гг. (Антоновский мятеж) стали у нас называть «Русской/Тамбовской Вандеей».
Однако, как бы ни оценивать тамбовских крестьян, – всё же они не вандейцы, поскольку вандейцы – не значит просто восставшие массы, потерпевшие поражение от революционеров. В настоящей Вандее французские крестьяне – плечом к плечу с аристократами-монархистами, а также католическими монахами и священниками – шли умирать за Крест и Короля (что значилось, между прочим, и на их нашивке).
Тамбовские же крестьяне, будучи действительно людьми в основном верующими, не были при этом монархистами. В феврале да и в октябре 1917 г. они стояли за решительные перемены. Да ведь и поднялись они не ПОСЛЕ цареубийства, а лишь когда в полной мере ощутили: «Не стало Царя – не стало и конфеток», когда вместо «отца» явились «чуждопосетители». Но и тут они сначала выступали за что угодно (за справедливость, советы без коммунистов, за собственность и т.п.), но только не за возвращение к Русскому Историческому строю – Монархии.

Однако подобного рода вещи не являются исключитеьно прошедшей историей, они имеют свойство возвращаться. Сравнительно недавно интернет запестрел заголовками, вроде «Новороссия – наша Вандея».
Поднявшихся ныне там на борьбу можно именовать как угодно. Хоть «тамбовцами», к примеру, но уж никак не вандейцами. Возвышают свои собственные дела, а не присвоение заслуг других (при этом чуждых по духу). Икона Царя-Мученика на ОДНОМ здании администрации – отнюдь не свидетельство ОБЩЕГО устремления донбассцев. А вот массовая защита на Юго-Востоке памятников ВИЛу – да.
Вспомните также, какую бурю возмущения вызвал поваленный памятник этому «вождю мiрового пролетариата» в Киеве. При этом осквернение там же стеллы в память Святого Равноапостольного Великого Князя Владимiра практически замолчали (и у нас, и у них). Это к вопросу, «кому пролетариат ставит свои памятники» и какие из них он считает необходимым защищать.
Всё это никак не в осуждение этих смелых людей (как говорится, чем богаты, тем и рады), а во имя правды. Ведь нам и дальше жить, когда в Новороссии произойдет, то, что сегодня мы знать не можем.
Нельзя также – подобными сравнениями – умалять и сотворенное во Франции подлинными вандейцами. Они принимали мученическую смерть за Крест Христов и Помазанника Божия. Потому их подвиг был запечатлен в витражах католических храмов и часовен во всей Франции. В Новороссии же погибшим будут поставлены все-таки главным образом светские памятники.

Другое столь же надуманное (наполненное в действительности совершенно иными смыслами) сравнение – это активно пропагандируемое все последние годы А.А. Прохановым «примирение красных и белых».
Такой конфликт действительно имел место. Однако на уровне идей это вовсе не было, как это настойчиво преподносит Александр Андреевич, конфликтом между коммунистами и монархистами.
Белые гражданской войны в России – по своему отношению к Царской власти – не были роялистами эпохи «великой французской революции». По сути, они были республиканцами, пусть при этом и сторонниками сильной власти.
Об этой проблеме нам уже приходилось не раз писать:
http://www.rv.ru/content.php3?id=6825
в том числе и в связи с А.А. Прохановым:
http://sergey-v-fomin.livejournal.com/66544.html
Коренная ошибка Александра Андреевича в наполнении термина «белые» фальшивым, противоречащим реальности, смыслом. Потому и все его рассуждения о «примирении» в корне ошибочны и фальшивы. Ведь «белые» – это и нынешние либералы, и западники, и националисты, каждый со своей стороны поддерживающие болотную оппозицию, и майдан. «Красные» же – это национал-патриоты.
Что касается сегодняшних монархистов, то в большинстве своем они тяготеют, скорее, к нынешним «красным» (т.е., вопреки построениям Проханова, фактически они уже соединились, определившись с Родиной). Именно в этом (как бы это кому-то и не нравилось) одна из причин нынешнего разлада между большинством монархистов и русскими националистами.

Возвращаясь к главной нашей теме, статье А.А. Проханова «Распутин: империя и народ», я всё задаю себе вопрос: почему этот подспудно тлевший долгие годы мiровоззренческий конфликт выплеснулся вдруг наружу именно сегодня, postmortem, в столь «неподходящее» время?
Что это? Не стало преграды. Пал Перекоп и путь в Крым красной лаве открыт…
Или это что-то другое?..
Однако что бы там ни было, а Валентин Григорьевич принадлежит уже вечности. Участь его определит Господь. Здесь же, на земле, народ ее уже решил. И никакими кавалерийскими наскоками этого не изменить, предложениями «сбросить с корабля современности» – никого не соблазнить. Разве что сами инициаторы этих идей, в конце концов, пострадают…
И вот им-то, полагаю, теперь самое время задуматься о себе.
Пора бы уже остановиться да подумать о собственной душе, о том, какую память по себе оставят они в людях…
Но, сдается мне: «заколдованный мальчик» уже не в силах оторваться от заворожившей его игры…
Вполне предсказуем и ответ гудзенковской строчкой: «Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели…»
Что ж, жаль! Искренне жаль!!

Хождение во власть

Шумел, горел пожар московский,
Дым расстилался по Москве.
А на стенах вдали кремлевских
Стоял он в сером сюртуке.

Тема эта – «Писатели и Власть» – не нова. Она давно и хорошо известна в разных своих ипостасях: «Поэт и Царь», «Вождь и Инженеры человеческих душ»…
Этому хождению во власть Валентина Григорьевича Распутина предшествовали уговоры, как со стороны самой этой власти, так и его единомышленников и товарищей, а также, разумеется, и собственные иллюзии и надежды писателя.
В конце концов, это не принесло ему ни славы, ни особого достатка.
Даже наоборот, сам этот факт оказался для него фатальным.

В.П. Астафьев, правда, в сердцах, в частном письме да к тому же уже в период размолвки, позволял себе даже утверждать, что вот, мол, Распутин «по дешевке купился», заняв «место фрейлины в свите Горбачева» с естественным «воздаянием за это харчем, вельможными привилегиями, хоромами».
Подобным же образом в начале ХХ века назойливо жужжала клевета в адрес Царского Друга – тезки писателя. Но и посмертный результат оказался таким же: оба ушли из жизни, не нажив ни денег, ни имущества…
О «квартирах», «машинах», «дачах» мы всё уже знаем. Перед смертью Валентин Григорьевич сам почти ничем не владел, раздав то немногое-необходимое, что получил когда-то, в том числе и в доперестроечное время…
«Его произведения, – вспоминал В.Н. Крупин, – хоть и издавали, но последние лет 15 почти никто не платил гонораров. Однако Валентин не унывал. Видел, что так живут все пенсионеры…»

Были ли, однако, действительно реальные основания для обвинения В.Г. Распутина в сервилизме по отношению к власти? – Да, он занимал высокие посты (в 1989-1990 гг. был народным депутатом СССР, в 1990-1991 гг. – членом Президентского совета при М.С. Горбачеве), получал высокие государственные награды и премии.
Но что же по сути?
«Власть, превознося Распутина, – как поняли теперь, уже после его смерти, многие, – явно лукавила». По выражению В.Я. Курбатова, писатель был ей «поперек горла».
Однако, приблизив его к себе, власть подставила Валентина Григорьевича под огонь, палец о палец не ударив, чтобы уберечь его от нападок за ее поддержку.
Открыто заявив свою позицию, В.Г. Распутин оказался для либеральной интеллигенции врагом; по занимаемому им положению – опасным и, одновременно, удобным – как некий символ, который власть, как выяснилось, особо защищать не будет.
Чужим он оказался, по зависти или по глубинным идейным расхождениям (скрываемым, однако, до времени) и для «своих». (Вспомним в этой связи хотя бы того же А.А. Проханова.)
Вызывал В.Г. Распутин недовольство и у своих земляков-сепаратистов, которые рассчитывали видеть его в своих рядах (о чем мы еще поговорим). Последнее ставило Валентина Григорьевича в очень сложное положение, доставив ему немало горьких переживаний.
В этом крутом замесе нередко трудно было отделить одно от другого.

Нелегко разобраться в этом, прежде всего, из-за поминавшихся уже нами не раз свойств его характера: скромности, немногословности, скрытности.
«…С Валентином Григорьевич, – писал в одной из своих книг, в специально посвященном ему разделе с весьма характерным названием “Сквозь молчание”, критик В.Я. Курбатов, – “Да”, “нет” – вот и весь разговор. И если бы писать в “прямом режиме”, то от фразы до фразы мог пройти час, а то и день».

Валентин Распутин многое держал в себе, вслух не высказываясь. Однако кое-какие свидетельства, по счастью, всё же сохранились: размышления очень близких ему людей, на глазах которых происходила вся его писательская стезя, не раз задававших эти вопросы себе и приступавшие с ними к нему…
Принимая решение пойти навстречу власти, Валентин Григорьевич прекрасно понимал риски: «…Как и заведено в темных делах, попользуют, наградят и выставят».
Осознавал он и свою ответственность, как человека, которому верит народ, его читатели. Вот его высказывание по поводу популярного кинорежиссера Эльдара Рязанова после показа по телевидению сюжета, рассказывавшего о посещении им дома Б.Н. Ельцина: «На Рязанове, как на художнике, можно было окончательно ставить крест уже тогда, когда он вкушал котлетки у Наины Иосифовны и дурил народ, выставляя Ельцина спасителем России. Но этот народ, который он сознательно дурил, не был народом Рязанова и ему подобных, так что и дурить его они почитали за честь».
«Его тянули в политику, – писал, вспоминая о писателе, сразу же после его кончины, В.Н. Крупин, – как могучего писателя. Но по натуре Валентин Григорьевич был мягким человеком. Помню, когда он получил звезду Героя Социалистического Труда, то сунул ее в карман и забыл. Это была вовсе не поза, не игра, а проявление скромности...
Ему приходилось идти в политику, чтобы ретивые хозяйственники “реки вспять не повернули” и рядом с озером Байкал не построили очередной бумажный комбинат. Он, кстати, считал, что Мавзолей надо убрать, а компартию переименовать. Валентин никогда не хвалил Коммунистическую партию, отношение же к Горбачеву и Ельцину – развалили СССР – было самое негативное. Как-то он с несколькими другими членами Президентского совета пошел с прошением к Горбачеву, а у него дверь в кабинет оказалось такой толстой, что Распутин заметил: “Михаил Сергеевич, тут никакой народ дверь не откроет”. Оставили в подарок книги, а генсек к ним даже не притронулся».

Людям, с которыми он общался в то время, которым доверял, Валентин Григорьевич объяснял, почему он, несмотря на то, что многое он уже понял, не спешил, всё же, уходить из официального президентского окружения.
«…Я сам, – делился он в декабре 1991 г. своими соображениями с В.Я. Курбатовым, – собираюсь из политики, но как оставишь сейчас, когда вот-вот они сделают решительный шаг (к этому идет) и будут брать противников».
«Они» – это власти, которые к тому времени уже сделали свой выбор в пользу допуска к управлению страной врагов Исторической России и русского народа, ставшие потому и его личными врагами, с которыми нужно было бороться до последнего.
Понимал он и расклад сил. «…Кого искали, тех и нашли, – говорил Валентин Григорьевич. – Главные же фигуры, похоже, остаются в тени. Там и останутся, “посвящение” народа в эти тайны или вообще никогда не произойдет, или произойдет много позже».

Очень важно понимать, что происходило это в то, всё еще продолжавшееся по инерции, советское время, когда печальниками за народ, радетелями о его нуждах, выступали не Церковь и ее иерархия, как встарь, а писатели, сила авторитета которых в начале перестройки была всё еще достаточно высока.
Как и его великий сибирский земляк и тезка, не раз говоривший, что «для народушка жить нужно, о нем помыслить», Валентин Григорьевич именно так и старался поступать.
Валентин Курбатов в своем прощальном слове об ушедшем друге, «Один над пропастью», заметил: «…Он держал святую плоть уходящей деревенской жизни, потому что знал, что в ней весь наш дух, наша память, наша вера и наше спасение. Ему давали Государственные премии, делали Героем Труда, а он будто не видел ни чести, ни славы, потому что пропасть не отодвигалась и, значит, как порой в отчаянии казалось, голос его не был слышен. И высокие комитеты, депутатство, Президентский Совет нужны были только все для того же крестьянства-христианства, для удержания памяти, для спасения перед исторической бездной, чтобы не приходилось русским старухам со своей землей и любовью оставаться на дне рукотворных морей, а русским женщинам брать в руки обрез и принимать на себя функции государства, раз оно само не хочет выполнять то, что обязано.
…Он всегда, с самого начала… слушал больное русское сердце, ища ему исцеления. Он всегда был неудобен и всегда (как Церковь в ее высоком и правильном понимании) “мешал нам жить” в наших слабостях и меньше всего обманывал себя и других “возрождением”, потому что всегда имел слишком острое зрение…
Теперь уже навсегда ясно, что это он с горькой твердостью и правом поставил памятник русской деревне, утонувшей на наших глазах невозвратно, как Атлантида или Китеж.
И мы-то еще, может, и не поняли, что невозвратно, и еще обманывали себя заплатками, а он уже знал и строил ковчег, чтобы, если не “всякой твари по паре” (не оставалось уже никаких пар), то хоть последние народные духовные ценности уберечь».

«…Для него всегда, – писал о Валентине Григорьевиче В.Н. Крупин, – было важно оставаться народником и державником. Совестью народа».
Однако всё вышло совсем не так, как это представлялось вначале.
«Моё хождение во власть, – признавался впоследствии сам писатель, – ничем не кончилось. Оно было совершенно напрасным. […] Со стыдом вспоминаю, зачем я туда пошёл. Моё предчувствие меня обмануло. Мне казалось, что впереди ещё годы борьбы, а оказалось, что до распада остались какие-то месяцы. Я был как бы безплатным приложением, которому и говорить-то не давали».
Почему так случилось? – Дело было, конечно, не в нем. Напрасно Валентин Григорьевич сокрушался и корил себя. Народ перестал быть важен не только для культурной и политической элиты, но и для власти.
Разве что, как обслуга, рабочая сила, электорат, которых и быдлом при случае можно назвать.
«Бабы еще нарожают», – бросил еще во время Семилетней войны фельдмаршал С.Ф. Апраксин фразу, ставшую затем на долгие годы крылатой.
Так это и было вплоть до Великой Отечественной…
Теперь уж нет…
Не зря А.И. Солженицын, за что его и ценил В.Г. Распутин, призывал государство к политике «сбережения» народа. К этому Валентин Григорьевич прибавил от себя: «..И умножения».

Что касается самого народа, ради которого писатель жертвовал многим, в том числе, пожалуй, и самым дорогим для него – своей репутацией, для которого он писал, сейчас, после кончины писателя, только еще пытается понять, чем же он был для него…
georg_flint: «Он просто (нормально, естественно и ОЧЕНЬ талантливо) писал-страдал о своём народе, потому что физически ощущал его гибель. Само содержание его страдательных писаний было своеобразным укором режиму и Государству – что ж вы делаете со своим народом, где ваша совесть?»
Средний класс: «Может, он и хороший писатель но ни одной его книги и фильма по ним я до конца не осилил; все они для таких, как и сам он».
Татьяна: «Книги его все прочла, часто встречала его на патриотических мероприятиях, даже имела счастье с ним познакомиться. Он был очень деликатен с почитателями своего таланта».

При этом заявили о себе не только те, кто любил или пока что не понимал писателя, но и его откровенные яростные враги.
Даже смерть не примирила с В.Г. Распутиным некоторых из его земляков. Причем, самые сильные эмоции они испытывали именно в связи с отношением писателя к власти.
«Власть хоронила своего преданного холуя. Я читал раннего Распутина. Гениальности не заметил. Я не сторонник путинского режима. Режим ведет к войне, гибели экономики и к гибели страны. Но мне кажется, что Распутин предал не только ранние свои убеждения, но и простую русскую мать, простого русского мужика, просто предал свой многострадальный простой народ, о котором он и писал и который, теперь уже, мается в тисках криминально-олигархическо-чиновничьей власти. Конечно, Распутин это видел. Но не смог пойти в наступление. И он выбрал предательство».
«Злых собак, типа Немцова, которые кусаются, власть не любит. Госдума даже не почтила его память минутой молчания. Зато любят тех, кто им лижет жопу. Таким медальки раздают».
«Распутин действительно предал свои убеждения и слился с властью и был ей обласкан. Как человека, я его понимаю. Всем хочется жить и жить хорошо. Он это и сделал, получив свои заслуженные почести».

В первые же дни после известия о кончине Валентина Григорьевича на иркутских интернет-площадках завязались самые настоящие виртуальные баталии.
«Для писателя, настоящего писателя, власть, какая бы она не была, всегда будет или плохой или очень плохой. И задача писателя критиковать власть. Затем, чтобы она становилась лучше. Так, по крайней мере, поступали все по-настоящему великие русские писатели. Они всегда были в оппозиции к власти. Именно поэтому они и великие. Есть такое выражение “совесть нации”. К Распутину это выражение не имеет никакого отношения. Писатели, которые обслуживают власть, в лучшем случае будут классиками социалистического реализма или духовных скреп».
«Развивая ход вашей мысли, великими писателями могут быть только зэки и сочинители свалившие к врагам страны. Это что тогда, у нас должны жить великие американские авторы, а у них, соответственно, современные русские классики?»
«…Критиковать власть – разве ЭТО сверхзадача для писателя? …Вам как человеку хочется читать критику власти, но ведь книга не статья, этого мало для литературы. Смешно полагать, что великим писателя делает оппозиция к власти, а не талант и работоспособность. А что тогда композиторам остается делать? Так бы и не услышали люди “Щелкунчика”… Более того, вы как раз скатились к подходу социалистически-революционному, в котором в любой вступительной статье к зарубежной или дореволюционной литературе обличались пороки капитализма. Понимаю, “чистое” искусство просто не для вашего склада ума (ничего обидного, это врожденные особенности). Вам не понять прелесть кубизма, но попробуйте посмотреть иначе на этот вопрос. Не стоит смотреть на искусство лишь как на прикладную деятельность».

Быть может, некоторым живущим в европейской части России покажется, что многое из приведенного нами написали представители либеральной тусовки. Однако это не совсем так. Многие авторы этих комментов – местные патриоты, сторонники сибирского сепаратизма (т.н. «неообластники»).
Сила это грозная. Боюсь, что она еще покажет себя.
Речь о них пойдет далее…

(Продолжение)

Эту и другие публикации читайте в блоге С. В. Фомина "Царский Друг"